Эйсид Хаус - Уэлш Ирвин

— Все определяет энтузиазм, старый, хотя сейчас и экономический спад, — сказал он так, как будто этим все и объяснялось.

— И как, тем не менее, получится, что твои активисты окажутся в состоянии привлечь к себе обычную молодежь, когда ты рассчитываешь собрать вместе всех этих представителей среднего класса?

— Послушай, старый, я не собираюсь отшлаковывать активистов, потому что в левом движении достаточно сектантства, но...

Он с жаром пустился в долгое и злое обличение политики и персоналий активистов Шотландских Лейбористов. Я размышлял над тем, что же я могу сделать, действительно сделать для освобождения трудящихся в этой стране, когда им зажали рот богатые, и они ввергнуты в политическое бездействие рабским доверием к реакционной, отживающей свой век и по-прежнему несостоятельной на выборах Лейбористской партии? Ответ отдавался эхом: «Ни хуя». Вставать рано утром, чтобы продать пару газет в торговом центре, не входит в мое представление о лучшем отдыхе после рейва. Когда такие люди, как Пенмэн, Дениз, Вейтчи и Рокси будут готовы вступить в партию, тогда и я буду готов. Проблема в том, что в такого рода делах вертится слишком много типов, похожих на Слепака, да упокоит Господь его душу. Я думаю, что продолжу зависать на наркотиках, чтобы держаться на плаву в долгую, темную ночь позднего капитализма.

Донни все говорил, и мы оба абсолютно истощили свои аргументы. Хотя он выглядел здоровее и счастливее меня. Он обладал горячностью энтузиаста. Вовлечение в процесс политической борьбы могло, разумеется, стать довольно освободительно само по себе, безотносительно результатов, которые она приносит или даже не приносит. Я размышлял над этим еще целый час, когда явился Ронни. Я не видел его с того прискорбного инцидента прошлым уикэндом.

Он слегка коснулся моих швов и улыбнулся с вялым сочувствием. Затем закрыл глаза и поводил пальцем в воздухе.

— Рон, старина, мне действительно жаль насчет того вечера... — начал я, но он поднес палец к своим губам и медленно замотал головой. Шатаясь, он проковылял через прихожую в гостиную. Сидя на диване он напоминал американскую теплоулавливающую ракету, пущенную в Багдадский приют для сирот. Ох уж этот славный Ронни.

— Убился транками, Рон?

Он снова медленно покачал головой и тяжело выдохнул сквозь крепко сжатые губы. Я включил видео и он задремал. Я поставил вторую кассету и сам заснул на середине фильма. Я почувствовал тычок в свою ступню, открыл глаза и увидел, что Ронни уходит. Он медленно поднял большой палец вверх, что-то пробормотал и растворился в ночи.

Вошел Дерек.

— Где папа? — спросил он.

— Не уверен. Он вроде пошел с Нормой наверх.

Дерек вытаращил глаза и удалился.

Я побрел в кровать.

На следующий день я договорился встретиться с Денизом в Beau Brummel.

Дениз пребывал в состоянии трансформации из одного пидорского стереотипа в другой. Я полагал, что он уже больше не производит впечатление маленького мальчика. Впрочем, ни один из нас не остался прежним. Для меня это стало очевидно, когда он вошел в Beau Brummel с парочкой молодых женоподобных педиков, выглядевших точно также, как раньше выглядел Дениз. А он, со своей стороны, в своей армейской куртке выглядел как жестокий начальник отряда бойскаутов.

— Выпивку для моего друга. Виски! — резко бросил он одному из юных педиков. Маленький хуесос немедленно бросился к стойке. Я собирался что-то сказать, потому что на самом деле мне не нравится виски, но Дениз всегда любил решать, что будет подходящим напитком для его друзей, руководствуясь своим представлением о том, как они выглядят, и я терпеть не мог портить его ощущение спектакля. Моя потребность в том, чтобы Дениз выставлял напоказ это свое ощущение, была сильнее, чем потребность в отстаивании свободы выбора при моем приеме наркотиков. В этом-то заключался пример еще более серьезной проблемы.

— Вчера днем я видел твою мать, — сообщил я ему.

— Мою маму! И как она?

— Неплохо.

— Где это было? В нашем районе?

— Нет, в городе.

— Я должен договориться с ней встретиться в городе, посидеть за чашкой чая. Мне совсем не улыбается снова оказаться в нашем районе. Чертовски депрессивно. Я люто ненавижу это место.

Дениз никогда на самом деле не подходил для возвращения туда. Слишком женственный, слишком много мании величия. Большинство людей ненавидело его за это, но именно за это я его и любил.

Один из педиков допустил ужасное нарушение правил этикета и поставил песню Блонди «Денис», с припевом «Дениз Дени». Это совершенно вывело из себя Дениза.