Путь Кассандры, или Приключения с макаронами - Вознесенская Юлия Николаевна

– А еще мне холодно. Ноги совсем замерзли.

– Ах, да! Я забыла предложить тебе колготки.

Колготки – это такой полукомбинезончик для ног и выше, немного тесный, но растягивающийся прямо на теле. В колготках стало гораздо теплее. По настоянию бабушки я целый час проходила в этой странной одежде, привыкая к ней.

На другой день после обеда, когда воздух прогрелся, я вышла из дома в бабушкином шелковом халате и немного погуляла в таком виде по саду, ('легка кружилась голова, я немного мерзла, но в общем мне это даже понравилось. Правда я все время радовалась, что бабушкин остров такой уединенный и никто меня не видит. Купаться в озере я, конечно, не стала, но отважилась ополоснуть в нем руки и лицо, внимательно следя за рыбами: их было много, и они подплывали совсем близко к берегу; принимая меня за бабушку – она их подкармливает вареной картошкой и кашей.

А еще через два дня была проверка моего нового костюма. Мы были заранее предупреждены о визите медицинской сестры и основательно к нему подготовились. Бабушка лежала в сноси постели, демонстрируя слабость и неподвижность. В присутствии медсестры я самостоятельно сделала ей укол, и та сказала, что у меня это получается вполне профессионально: теперь она спокойна за свою самую старую пациентку и без особого вызова навещать ее больше не будет. Спросила, чем я ее кормлю и как развлекаю. Пришлось соврать, что я заказываю для бабушки диетические пакеты с едой, а развлекается она сама с помощью персоника.

– Ей нельзя будет еще месяца два вставать с постели, а потом мы начнем заново учить ее ходить, если, конечно, не случится осложнений и не встанет вопрос об эвтаназии.

– Какая может быть эвтаназия! У моей бабушки первая степень Почетной старости, она имеет все льготы и в том числе право на долгожительство.

Тут приветливая сестра нахмурилась и процедила недовольно:

– Мне это известно. Но почетная старость не исключает права на добровольный уход из жизни в случае тяжелой инвалидности, и моя обязанность предупредить вас о такой возможности.

– Большое спасибо, вы уже предупредили, – прошипела я в ответ.

Но бабушка! Бабушка прошелестела слабеньким голоском:

– Благодарю вас, сестра… Мы с внучкой непременно обсудим эту прекрасную возможность моего безболезненного ухода из жизни, как только возникнет необходимость. А сейчас я очень устала и хотела бы уснуть…

Сестра удалилась. Проводив ее и убедившись, что она покинула наш остров, я вернулась к бабушке. Она уже скакала по комнате, позвякивая своей железной ногой.

– Она даже внимания не обратила на твой костюм, Санька!

– Сука она! Вампирка и дракониха!

– Ты чего на нее взъелась? Из-за предложения об эвтаназии? Глупенькая, это же ее обязанность. И не она установила этот закон, его еще в начале тысячелетия начали принимать одна страна за другой. Тогда многие врачи и медицинские сестры скоренько на этом разбогатели.

– Эвтаназия была такой дорогой?

– Нет. Под видом эвтаназии они устраняли за деньги неугодных кому-то людей, стоило тем попасть в больницу хотя бы с воспалением аппендикса. Надеюсь, что эта медсестра действует бескорыстно, но допускаю, что ей подсказали сделать мне предложение об эвтаназии.

– Бабушка! Ты никогда не умрешь!

– Таким способом – нет. Самоубийство – это великий грех перед Богом, непростительный грех. А вообще, я, конечно, умру, как и положено всем людям.

– Бабушка!

– Но возможно, что ни мне, ни тебе умирать, вообще не придется. Все идет к тому.

– Не понимаю…

– Может быть, мы не умрем, но изменимся.

– Как это?

– Как предсказано в Писании. Но это слишком сложно для тебя, ведь ты в Бога не веруешь. Давай-ка лучше делать гимнастику. Ну-ка, руки в стороны, руки вверх, хлопок над головой! Раз, два, три, четыре!

И бабушка принялась муштровать меня, заставляя наращивать мускулы. Она взялась за меня со всей свойственной ей решительностью, и у меня почти не оставалось свободного времени, чтобы погрустить о своих покинутых реальных друзьях.

Утром я вставала теперь рано, как бабушка, вместе с солнцем. Я накидывала на голое тело старый бабушкин халат, обрезанный до колен, хватала ведерко и босиком по еще холодным плиткам садовой дорожки бежала к озеру. На берегу я сбрасывала халат и заходила в воду по самые щиколотки, набирала ведерком воду и трижды обливалась с головой. Каждый день, набирая первое ведро воды, я думала: «Нет-нет! Сегодня я не смогу! Только не сегодня!», но я оглядывалась на дом и видела в распахнутом окне второго этажа бабушкино лицо и поднятую руку. Я знала, что она ждет, чтобы перекрестить меня, когда я, наконец, решусь и выплесну на себя эту ледяную воду. Зачем она это делает, я не понимала, но, видя в окне ее улыбающееся лицо, я преодолевала малодушие, поднимала ведро над головой обеими руками и… Уау! От холода у меня перехватывало дыхание, хотелось кричать от отчаянья и обиды – за что такие муки, к чему такие подвиги?! Но я не давала себе передышки и сразу же обливалась второй и третий раз. Отбросив в сторону пустое ведро, я хватала полотенце и бешено растирала им все тело. И мне становилось… жарко! Кожа пылала, а изнутри будто вырывалась какая-то сила и наполняла все тело радостью и желанием двигаться. Я надевала халат и бежала по дорожке вокруг озера. Потом, подхватив ведро, я бежала в дом, где бабушка ждала меня с завтраком. Я терпеливо ждала, пока она прочитает молитву, а потом набрасывалась на еду. Если раньше бабушка как-то считалась с моими привычками в отношении еды и разрешала мне заказывать стандартные упаковки, то теперь она настояла, чтобы я ела все то же, что и она. Еда была крайне примитивная, без пищевых добавок, и в первые дни у меня даже болел от нее живот, но через неделю я к ней привыкла и уже без отвращения съедала тарелку кати, которую бабушка готовила на маленькой плитке прямо в своей спальне. Потом я съедала вареное яйцо с куском черного хлеба и выпивала стакан сока. Вместо привычного энергетика бабушка давала мне кофе со сгущенным молоком. Сама она пила очень крепкий черный кофе, по мне его не разрешала даже попробовать, уверяя, что мое ослабленное сердце такого испытания не выдержит.