Путь Кассандры, или Приключения с макаронами - Вознесенская Юлия Николаевна

– Бабушка мне никогда этого не рассказывала…

– А вы ее спрашивали?

– О чудесах? Нет, как-то не приходилось.

– Я замечала, что неверие в чудеса больше всех декларируют те, кто упорно не желает проверить их; они боятся приблизиться к чуду и пытаются разоблачить его издали. Вот, например, Небесный Огонь, который сходит на Гроб Господень в Великую субботу. Кажется, что проще – садись на самолет, лети в Иерусалим и проверяй. Нет. Потому что если не предстанут в этот день против Гроба Господня, им останется сказать одно из двух: либо «Я там был и видел чудо», либо «Я там был, и чуда не было». Вместо того они отворачиваются, закрывают глаза и твердят, что чуда нет, потому что не может быть никогда. Совершенно чужой и чуждый мне человек, мать Евдокия дорогой расспрашивала меня о моих делах так, как будто они и в самом деле были ей интересны. От скуки, надо полагать.

– Вы ведь живете постоянно в Лондоне, Сандра?

– Да.

– А почему не с бабушкой? Ведь она старенькая и вы так любите друг дружку.

– Я должна зарабатывать себе на жизнь. В Баварском Лесу я не найду себе оплачиваемой работы.

– А какая у вас профессия, можно спросить?

– Я реалист-декоратор.

– Ч то это такое? Расскажите поподробней, Я рассказала. Мать Евдокия внимательно меня слушала, не прерывая своего узелкового рукоделья, а потом вдруг спросила:

– А вам никогда не приходилось создавать интерьер монастыря?

– Нет, не случалось. Но я изучала архитектуру, историка костюма и мебели, просто историю, так что, наверное, как-нибудь справилась бы. От декоратора массовых Реальностей много и не требуется.

– А как бы вы его изобразили?

– Сначала я бы спросила, какой именно монастырь желает видеть заказчик: католический, православный, буддистский?

– Православный, конечно.

– Ну, я начала бы с выбора эпохи. Про современные монастыри я ничего не знаю, даже не предполагала до недавнего времени, что они вообще сохранились.

– Возьмем хотя бы конец девятнадцатого века.

– Страна?

– Россия.

– Отлично. Я изобразила бы остров в холодном северном море, на нем вековой дремучий лес, а в нем квадратный участок земли, обнесенный высокой каменной стеной. Железные ворога, а н них смотровое– окно с решеткой. В центре участка я бы построила церковь. Конец девятнадцатого? Храм будет с разноцветными куполами, крытыми майоликой и золотом, а внутри – росписи в стиле Васнецова. Возьмем за образец Храм Спаса на Крови в Петербурге, хотя он закончен уже в начале двадцатого века.

– О! А почему именно этот храм?

– Бабушка говорит, что в этом храме есть фрески, выложенные из мозаики нашим предком, мастером Фроловских мозаичных мастерских…

– Сандра!

– Что-нибудь не так?

– Все так, но вы меня поражаете. Откуда такие познания?

– Из лесу вестимо! Из Баварского Леса, от бабушки. Неужели вы думаете, в колледже декораторов Реальности можно этому обучиться? Там нас больше гоняли по маркам автомобилей и парижским модам.

Итак, я продолжаю… Стены сплошь из мозаики, а на них – портреты святых.

– Иконы, вы хотите сказать?

– Я всегда считала, что иконы – это и есть портреты святых. Разве это не одно и то же?

– Конечно, нет. Я могу вам прямо сейчас показать, в чем тут разница.

Мать Евдокия порылась в своем мешочке, достала кожаный бумажник, а из него – маленькую иконку и фотографию в прозрачном пластиковом футляре.

– Вот это икона святого мученика Иосифа Монреальского, а это – его фотография. Видите разницу?

Разница была очевидна хотя бы потому, что на фотографии живой мученик застенчиво улыбался, а представить себе улыбающегося святого на иконе у меня воображения не хватало. На иконе вокруг его головы было сияние, и все же это было лицо того же самого человека.

– Я не совсем могу объяснить разницу, но теперь я ее понимаю. А откуда у вас фотография святого?

– Сам подарил, – улыбнулась мать Евдокия. – Ну, так продолжайте, какие же иконы вы изобразили бы в храме?

– Этот ваш знакомый святой какой-то слишком добрый даже па иконе. Я говорю это не только потому, что он исцелил мою бабушку. Я представляю себе святых с жесткими проницательными глазами, которые смотрели бы со всех стен, строго следя за каждым движением монахинь, своего рода камеры Надзора.

– Ух, как страшно… Дальше?

– Вокруг храма я расположила бы в форме каре низкие каменные бараки с решетками на окнах. По звону колокола монахини выходят рядами из дверей бараков и уныло шествуют в церковь на службу, опустив головы и держа руки за спиной.