Мне душу рвет чужая боль - Колычев Владимир

– Я тебе сейчас голову оторву, и ты сразу это заметишь, это я тебе обещаю… Если бы Митюха стрелял, у него пороховые газы на руке остались бы, а так не было ничего. Потому что ты стрелял…

– Да нет! – закрываясь от Валентина руками, мотнул головой Лоскут. – Это не я!

– Ты!.. И я тебе не прокуратура, мне твое чистосердечное признание не нужно… Значит, Кристина меня заказала?

– Если бы я умел врать, я бы сказал, что да. Но я же не вру! Она хотела бабу твою напугать и тебя, а Митюха из волыны шмальнул…

Все-таки прав был Валентин, когда возлагал вину на Кристину. Убить она его хотела или всего лишь напугать, но Лида погибла. И после этого он спал с ней, даже хотел, чтобы она ушла к нему от мужа… Он думал о ней хорошо, а она по уши в связях с уголовниками. И скажи после этого, что не сука она…

– Ты из волыны шмальнул, – сказал Валентин. – Но убивать я тебя не стану…

Он говорил об одном, а думал о другом. Он должен был… более того, он хотел убить эту уголовную мразь. Он должен был отомстить ему за Лиду и за свою порушенную жизнь. И это будет уже адресная месть, а не просто сведение счетов с уголовным миром, как было в случае со Стежковым. Он отомстит за Лиду, и тогда ему еще легче станет дышать. И угасающая тяга к жизни обретет новую мощь, и жизнь снова окрасится в радужные тона… Если, конечно, Неверов оставит ему эту жизнь.

– Не убивай, – обрадовался Лоскут.

– Ты мне скажи, почему Кристина содержала тебя?

– Содержала?.. Ну да, содержала… Она хату мне купила, да. Классная хата, в самой Москве, а не где-то на дальней окраине…

– И за что такое благо?

– Ну, она же не хочет, чтобы я рассказал, кто заказал твою бабу? Может, она и не хотела, чтобы ее убили. Но ведь ее убили!

– Ты ее шантажировал?

– Да.

– Она с тобой спала?

– О! Это за радость!.. Она баба знойная… Знаешь, после такой телки даже не страшно умереть!.. А ты с ней тоже, я знаю. Мы с тобой теперь свояки, да? – похабно улыбнулся Лоскут.

– Ты-то сам хоть понял, что сказал? – ухмыльнулся Валентин. – Я же, по-вашим гнилым понятиям, типа, петух. А ты мне свояк…

– Э-э, погоди, да ты не так понял! – спохватился уголовник.

– Хочешь сказать, я не человек? – наливаясь злобой, спросил Валентин.

– Э-э, человек, конечно, только…

– Что только?.. Как же я ваш уголовный сброд ненавижу! Молись, падла!..

Он уже подошел к страшной черте, за которой не было уже никаких тормозов. Он бы набросился на Лоскута, чтобы задушить его, если бы дверь в камеру вдруг не открылась.

В освещенном коридоре за распахнутой дверью стоял Неверов. Рядом здоровенный тип с пистолетом в руке. Даже если бы Валентин превзошел самого себя, он все равно бы не смог преодолеть расстояние до него, не нарвавшись на пулю.

– Я так полагаю, вы уже выяснили, ху есть ху, – едко усмехнулся с высоты своего положения Неверов. – Вы оба ху. Но кто-то больший ху, чем другой. И кто больше, тот останется здесь навсегда. А кто поменьше, сможет отправиться домой… Живым из этого подвала может выйти только один. И ему дается всего полчаса, чтобы остаться в гордом одиночестве. Нет – вас застрелят обоих…

Неверов многозначительно глянул на часы.

– Время пошло.

Дверь с грохотом закрылась.

Пока Валентин осмысливал условие, пока его глаза привыкали к темноте, Лоскут с бешеным воем напрыгнул на него. Обхватив руками его голову, он с силой шарахнул ее затылком о стену. От резкого сотрясения у Валентина поплыло перед глазами. Удар, еще удар… Но Лоскут просчитался. Фактор внезапности очень помог ему, но не привел к победе. Валентин нащупал нервный узел под грудинной костью, со всей силой, какой только мог, вжал в него большим пальцем.

Возможно, вначале Лоскут не почувствовал особой боли, но движения его вдруг стали вялыми… Сначала ослабели руки, затем пошатнулось сознание, а после появилась боль, которая свернула его в бараний рог. Валентин оттолкнул от себя врага, вскочил на ноги, ударил его в голову…

Он мог бы убить Лоскута, но даже в охватившем его бешенстве он осознал, чего хотел от них Неверов. Кто-то из них двоих должен был стать сейчас убийцей. И если Валентин сможет расправиться с Лоскутом, у него появится шанс обрести свободу… Но он не хотел убивать человека кому-то на потеху. Одно дело – мстить, и совсем другое – исполнять чью-то волю…

– Тварь!

Он пнул уголовника ногой и остановился. Будь что будет, а он умывает руки…

Примерно через полчаса дверь опять открылась. Снова появился Неверов.

– Оба живы? – недобро удивился он. – Ну, что ж, поступим по-другому…

Ждать пришлось недолго. Охранники привели Кристину. Щека распухшая, губа разбита, глаза воспаленные от слез и переживаний. Досталось ей от мужа, но жалость не шелохнулась в душе у Валентина.

– Убивать я тебя не буду, – сказал ей Неверов. – Но и жить с тобой тоже не буду. С кем-то из них двоих будешь жить. С кем, выбирай сама…

– Но я не хочу с ними, я хочу с тобой.

Кристина представляла собой жалкое зрелище. Она готова была ноги целовать мужу, лишь бы он ее простил. Валентин презрительно усмехнулся, глядя на нее.

– Нет, со мной ты уже не будешь… Выбирай из них двоих.

– Тогда никого! – с жалким пафосом воскликнула она.

– Ты не понимаешь, кто-то из этих должен умереть. На кого ты покажешь, тот будет жить, а другой умрет… Понимаю, это жестоко, но я так решил. А ты знаешь, я не меняю своих решений… У тебя одна минута, выбирай…

– Ну, пожалуйста, ну не надо, – ломая руки, захныкала Кристина.

– Если не надо, тогда они умрут оба. И ты вместе с ними, – Неверов так посмотрел на нее, что даже Валентину стало страшно. – Время идет.

Думала она недолго; с внутренним отторжением глянув на Лоскута, показала на Валентина.

– Губа не дура, – поморщился ее муж. – Я хоть и не голубой, как утверждают некоторые, но скажу, что этот посимпатичней… С ним хочешь жить? – обращаясь к ней, резко спросил.

– Я хочу с тобой! – лизнув его по-собачьи преданным взглядом, заверила Кристина.

Но Неверов лишь ухмыльнулся в ответ. И знаком велел ее увести.

Один охранник ушел с Кристиной, а другой бросил Валентину пистолет.

– Здесь всего один патрон, – сказал он, закрывая дверь.

Замок щелкнул еще до того, как Валентин взял в руки пистолет.

– Ты застрелись, лучше будет, – со злобой затравленного шакала посоветовал ему Лоскут.

И тем самым дал свежий повод покончить с ним. Но Валентин не хотел быть игрушкой в руках сумасшедшего бизнесмена.

– Заткнись, гнида!

– Ну, стреляй, чего ты ждешь? – заистерил уголовник.

– Я сказал, закрой пасть!

У Валентина уже начинали гудеть извилины – с таким напряжением думал он, как выйти ему из положения. Возможно, он что-нибудь придумал бы, но Лоскут совершил непоправимую ошибку. Он снова кинулся на него в надежде выбить из рук у него пистолет. Но Валентин интуитивно нажал на спусковой крючок, и пуля впилась в живую плоть.

– За меня отомстят, – в агонии глядя на него, затихающим голосом пробормотал смертельно раненный уголовник.

Страшно дернул ногой и затих.

– Да пошел ты! – беззлобно сказал Валентин и одним движением руки закрыл покойнику стекленеющие глаза.

Генерал Викентьев делал страшные глаза. И говорил такие же страшные вещи.

– Старые заслуги не в счет, подполковник! Нравится тебе это или нет, но это суровая проза нашей службы… Нашей службы, подполковник! Да, она опасна, да, она трудна, но мы обязаны ловить преступников! Мы и только мы! Никто за нас это делать не будет!..

Степан благоразумно молчал. Начальство на то и поставлено, чтобы жизнь медом не казалась. И если работа вообще измеряется в джоулях, то эффективность работы некоторых генералов можно выразить в криках. Есть в силовых структурах такая физическая величина. Чем больше ты накричишь на подчиненных, тем выше твой коэффициент полезного действия. А некоторым стареющим начальникам крики с лихвой компенсируют беспомощность в интимной сфере. Наорал на подчиненного, считай, удовлетворился…

– А у тебя, подполковник, преступники пешком по городу ходят! – разорялся Викентьев. – Четырнадцать трупов за какой-то месяц!.. Что мне с тобой делать, Круча? Представить материал на аттестационную комиссию? Снять с должности? Разжаловать в майоры?

Не зря говорят, что майор – это еще не совсем старший офицер. Потому что разжалуют, и ты уже капитан, а это младший состав. То ли дело подполковник: если разжалуют, все равно старшим офицером останешься… Но уже лучше подполковником остаться, удрученно подумал Степан.

– Что мне с тобой делать, а? Ну чего молчишь, сказать нечего?.. Правильно, нечего сказать. А чего говорить, когда четырнадцать трупов за месяц! Вот это результат, вот это я понимаю! А где раскрываемость? Где преступники? Нет результатов… Ну чего молчишь, подполковник? Что делается для поимки преступников?

– Вот с этого бы и начинали, товарищ генерал, – сказал Степан, с натужной бодростью посмотрев на своего начальника.