Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич

За исключением Ани.

И вот теперь — Афиногенов сидел за столом рядом с ней, пил вино и чувствовал, как его неудержимо захватывает жгучая волна довольства жизнью и хмельной вседозволенности.

— А что, Анечка, — проговорил он и даже не заметил, как она вздрогнула, когда он назвал ее «Анечка», — если не секрет... Вы в самом деле были очень хорошо.., близко знакомы со Свиридовым?

— А какое это имеет значение? — быстро спросила она.

— Ну, — Афиногенов налил себе еще, — ну, возможно, в нынешних обстоятельствах и не имеет... Просто в свое время я был сам хорошо знаком и с Фокиным, и со Свиридовым. Заочно.

Я был внештатным агентом КГБ, отслеживавшим внеслужебные контакты «музыкантов» отдела «Капелла». Разумеется, я отслеживал не всех.., я отвечал только за Свиридова и частично Фокина. Там была разветвленная система двойного и тройного шпионажа, потому как заведение было очень засекреченное, а главное, не в меру элитное. Возможно, вы удивились, что полковник Платонов привез на ваш загородный дом тридцать человек, а еще шестеро на двух вертолетах находились поблизости.

— Нет, не удивилась.

— И это правильно, — ляпнул Афиногенов. — Это настолько опасные люди, что, честно говоря, я и сейчас, когда они надежно нейтрализованы, а у меня в этом здании минимум семь человек, чувствую себя.., гм.., не совсем в своей тарелке. Очень опасные люди.

— Если честно, я хотела бы, чтобы их как можно скорее вывезли за пределы моих владений, — холодно сказала Аня. — Меня совершенно не приводит в восторг мысль, что где-то в моем доме в свежезамурованном склепе находятся два трупа. Учтите это, Дима.

Тот несколько озадаченно посмотрел на нее.

— Вы что, Аня, уже считаете их трупами?

— А что, вы думаете иначе? В каменном мешке, с ранениями, без воды.., ваш полковник на редкость гуманный человек, в чем уже успел убедиться мой покойный муж.

Лицо Афиногенова потемнело.

— Надеюсь, мы обойдемся без глупостей, Аня? — настороженно спросил он. — Не по моему профилю специализации быть откровенным, но я скажу, что Петр Дмитриевич предупреждал меня касательно вас.

— Опасная женщина? — усмехнулась Аня.

— Да, что-то в этом роде. Впрочем, он сохранил надежду, что вы будете благоразумны и не станете омрачать свое блистательное будущее нелепыми попытками вступиться за людей, чья песенка уже спета.

— Полковник сильно преувеличивает, — равнодушно сказала Аня, — у меня нет ни малейшего желания вступаться за Фокина и Свиридова, которые к тому же причастны к смерти Зиновия Евгеньевича Рябинина.

— Причастны? — воскликнул Афиногенов. — Да они не причастны, они просто убили его, и все тут!

— О чем же после этого говорить? — пожала плечами Анна Михайловна, и Афиногенов с бокалом вина расслабленно раскинулся в кресле, умиротворенный словами этой богатой равнодушной женщины, не желавшей вспоминать о человеке, с которым когда-то была близка и который теперь умирал где-то здесь, на узком пятачке каменного склепа. — Лучше продолжим...

* * *

— ..продолжим искать, — выговорил Свиридов, с трудом разлепляя пересохшие губы. — Может, этот проход для тока воздуха поможет нам как-нибудь. Как-нибудь...

По тяжелому дыханию прислонившегося к стене Фокина было очевидно, что никаких иллюзий на возможное освобождение — даже если бы они были совершенно здоровы и не так измучены! — он не питает.

— Нам не выбраться, Володька, — пробормотал Афанасий. — Платонов рассчитал точно.

Если мы.., если мы в самом деле еще нужны ему живыми, то он скоро получит нас полностью к своим услугам. Конечно.., конечно, если бы меня выпустили сейчас и я завидел поблизости этого ублюдка, я бы.., свернул ему шею, и пусть после этого что хотят, то и...

— Я думаю, что не зря нам ввели этот препарат, — отозвался Владимир, — Вероятно, он повышает эффект внушаемости. Если еще недавно казалось, что ни о каких соглашениях с Платоновым не может быть и речи, то теперь.., в общем, еще несколько часов, а быть может, и минут, и все.., мы упадем к его ногам, как перезрелые яблоки.., не буквально, конечно, а фигурально. Только захочет ли он нас поднять?

— Теперь я понимаю, каково джинну просидеть тысячу лет в бутылке, — с довольно жалкой претензией на иронию попытался усмехнуться Фокин.

— Только джинн, в отличие от нас.., бессмертен. — И Свиридов с силой ударил кулаком по безжалостной кирпичной кладке так, что тупая боль брызнула по всей руке, а на разбитых суставах выступила кровь.