Мне душу рвет чужая боль - Колычев Владимир

Но Кристина не позволила ему открыть дверь.

– Не надо!

Она схватила его за руку, потянула на себя. Не думал он, что у нее может быть столько сил. И все же он смог бы вырваться и открыть дверь. Но Кристина повисла у него на шее и, ногами обхватив его бедра, крепко впилась ему в губы. И такая жажда на него вдруг напала, что невозможно стало думать о ком-то другом, кроме нее. Он прижал ее к стене, еще крепче прижал к себе… Леша буйствовал с одной стороны, а они с Кристиной – по другую. Он злился и брызгал слюной, а им было невероятно хорошо – себе в удовольствие, и ему назло…

«В период Афинского государства некоторые мужчины носили длинные волосы, завитые в локоны и подхваченные золотым обручем. В торжественных случаях волосы укладывались надо лбом в виде банта…»

Степан представил, как снимает фуражку в присутствии подчиненных, а из-под нее вываливается бант из волос, подхваченных золотым обручем. Одного этого хватило, чтобы потерять интерес к модному журналу, от нечего делать оказавшемуся у него в руках.

Но лучше бы он продолжал изучать историю парикмахерского дела и смотрел в журнал, а не перед собой. Так бы его внимание не привлекло нечто, которое вряд ли принадлежало к мужскому роду, но уж точно его позорило. Осветленные волосы, накрашенные глаза, пирсинг в ноздрях и на бровях, бесчисленное множество цепочек, перстней и браслетов, бархатная курточка, из-под которой выглядывала розовая рубашка с кружевами, джинсы в обтяжку, женские сапоги на высоких каблуках – и все это принадлежало слащавому пареньку, который шел, беззастенчиво вихляя своей попой. Глядя на это чмо, Степан жалел, что в Уголовном кодексе нет больше сто двадцать первой статьи.

– Что, понравился? – неожиданно услышал он насмешливый голос Жанны.

– Я бы сказал, понравилось, – в том же тоне парировал Круча. – Сказал, если бы правда понравилось. Но если ты меня срочно не поцелуешь, то меня сейчас стошнит…

– Спасибо, что не наоборот…

Жанна была женщиной не первой молодости, но выглядела великолепно. Не зря она занималась фитнесом, пропадала у стилистов и косметологов. И сейчас, освеженная встречей с парикмахером и визажистом, она заставила мужа позавидовать самому себе. И как не сказать тут, что женщине для того, чтобы выглядеть молодо, нужно потратить много лет…

– А где спасибо за то, что встретил?

– Я тебя умоляю!

Жанна не хотела, чтобы он так плотно опекал ей. Как будто ему делать нечего, как сопровождать ее по магазинам и салонам. У него работы – полный кузов, а он носится с женой как с писаной торбой. К сожалению, обеспечить ей охрану и присмотр удавалось далеко не всегда.

– Да, кстати, я без своей «Волги». В отделе осталась, – сказал он, усаживаясь к ней в машину.

– Обратно как туда поедешь? На моей машине? – не очень весело улыбнулась она.

– Ну да, давно на джипе не катался…

– Давай, давай, заливай. Чтобы у меня машины не было, это тебе нужно?.. Ну, ты же сам знаешь, что Артура больше нет.

– Ничего я не знаю. Я знаю только, что убиты два его сообщника…

Один бандит погиб в перестрелке, другой был ранен, а затем добит своими же. С места преступления Артур скрылся с Евгением Бобылиным. Давно это было, с тех пор о них ни слуху ни духу…

– И третьего он убил, – предположила Жанна. – Присвоил себе награбленные миллионы и тю-тю… Где-нибудь на дне отлеживается. А может, и за границей уже… Не будет его здесь, не будет…

– Может, и отлеживается, – кивнул Степан. – Может, уже за границу собирается. А если он с тобой за границу захочет уйти?

– Хотеть не вредно. То есть в данном случае смертельно опасно… Не станет он ради меня рисковать…

– Станет. Он сумасшедший, а сумасшедшим иногда везет. А ему постоянно везет. Иначе бы я оставался в должности…

Почти четыре месяца прошло с тех пор, как Артур ушел из Битова. Но Степан до сих пор служит в уголовном розыске, хотя должен был занимать кресло начальника ОВД. Нет, он не жалуется: для него не важно, в какой быть должности, лишь бы служить. Он – мент по жизни, и для него главное быть в деле, а остальное – пустяки. Более того, Степан искренне считал, что Артур не смог убить его морально, хотя, судя по всему, к тому и стремился. Искренне считал. Почти искренне…

Артур считает Жанну своей женщиной. Наглости ему не занимать, и если везение, как и прежде, будет сопутствовать ему, он сможет явиться за ней. Поэтому Степан так сильно переживал за жену, потому и жертвовал своим рабочим временем, чтобы держать ее под контролем. И по выходным он больше не пропадает на работе, потому что ему нужно быть с семьей. По будням сын учится в частной школе-пансионе, а субботу-воскресенье проводит дома вместе с матерью. Степан обязан был быть с ними…

– Твоя главная должность – мой муж, – улыбнулась Жанна. – Во всяком случае, для меня. И пока ты с ней справляешься. Даже несмотря на твое занудство… Завтра я никуда не поеду, можешь работать спокойно…

– А вот за это тебе большое человеческое спасибо, – влюбленно и с легкой иронией посмотрел на нее Степан.

– А что, спасибо бывает нечеловеческое?

– Да, если его скажет Артур. И я очень боюсь, что он это скажет мне за то, что я тебя не уберег…

– Помешался ты на своем Артуре.

– Лишь бы ты на нем не помешалась.

– Поверь, я никогда его не любила… Я его ненавижу. И что бы ни случилось, от этой ненависти к любви шагнуть не смогу… И если он вдруг меня похитит… Ты не посадишь меня за то, что я его убью?

– Нет… Хотя бы потому, что ты не сможешь это сделать: не будет возможности. Не сможет он тебя похитить. Потому что для этого ему придется иметь дело со мной.

– Вот поэтому я спокойна…

Степан отвез Жанну домой, наскоро перекусил и вернулся в отдел. А там гроза.

Сказать, что полковник Одинцов был мрачен как туча, значило не сказать ничего. Он и сам был как темно-сизая туча, и под глазом у него набухла шишка того же примерно цвета и настроения. Кто-то приголубил его кулаком в глаз.

– Круча! Зайди ко мне! – жестко распорядился он, встретив его в коридоре.

Степану ничего не оставалось, как подчиниться.

– Слушаю тебя, товарищ полковник.

Он перестал обращаться к Одинцову на «вы» сразу же после того, как тот начал ему «тыкать» в присутствии подчиненных.

– Круча! Ты хоть понимаешь, что это значит? – свирепо спросил полковник, движением ладони обозначив пространство вокруг синяка.

– С женой поругался?..

– Не-ет! И ты прекрасно знаешь, что нет!

– Не знаю я.

– Ты все знаешь, Круча! У тебя глаза и уши по всему Битову!

– Это все наговоры, товарищ полковник. Может, кто-то и хочет разорвать меня на части и растащить по всему Битову, но со мной пока что все в порядке. И глаза мои на месте, и с ушами все в порядке…

– Ты издеваешься?.. Да, я знаю, ты издеваешься. И тихо радуешься тому, что в городе царит криминальный беспредел!

– Царит?!. Ну да, возможно. Ведь бывают же халифы на час.

– Это ты о ком? – вскинулся Одинцов.

– Ну, о гражданине Сафронове. Есть у меня оперативная информация, что этот товарищ распоясался…

Сафрону трудно было отказать в уме и сообразительности. Кручу он побаивался, но при этом прекрасно понимал, что тот не будет ставить ему палки в колеса, пока битовскую милицию возглавляет никчемный карьерист Одинцов. Степану не нравился принцип – чем хуже, тем лучше, но исправлять ситуацию не торопился. Зачем ему мотать себе нервы, если есть доблестный полковник Одинцов, гроза организованной и неорганизованной преступности. Пусть он и принимает меры во славу своего покровителя генерала Викентьева.

Одинцов меры принимал, но, похоже, они вышли ему боком, а если точней, то фингалом под глаз.

– Что за информация? – встрепенулся полковник.

– Говорю же, оперативная. То есть не подкрепленная железобетонными доказательствами. А раз так, то их можно расценить как клевету…

– Ты, Круча, не темни! Ты мне дело говори!

– Вот я скажу вам, что наркота по Битову гулять пошла. Так вы мне скажете, что это не наркота, а вещество, похожее на нее. Отписывайся потом…

Писать операм в уголовном розыске приходилось много и по каждой мелочи. Даже Степан освоил технику «слепого печатания» на клавиатуре. И в кабинете у него полный порядок – бумаги в полиэтиленовых файлах, разложены по папкам, которые аккуратно расставлены в шкафу. Все четко пронумеровано, расфасовано – где убийство, где кража, где просто плевок в прохожего… Опера и сейчас заняты писаниной, вместо того чтобы заниматься делом. Принцип у Одинцова такой: что не успел за день, делай ночью. Так лучше по ночам гоняться за преступниками, чем стучать по клавиатуре, сочиняя обоснования и отписки. Одинцов – герой, он храбро борется с «отсутствием канцелярской культуры», но вряд ли ему захочется соваться в ночной город, чтобы проследить, чем занимается уголовный розыск. А занимаются оперативники тем, чем и должны заниматься нормальные люди – спят мирным сном себе во благо. Если Одинцов такой умный, сам пусть по ночам работает…