Слепой для президента - Воронин Андрей

И самое главное, потом никто особо не допекал Глеба. Просто приняли к сведению то, что он не очень-то вразумительно объяснил полковнику, дававшему ему задание. Сутенера убрали неделей позже, и сделал это кто-то другой. Узнав о гибели того, кому он даровал жизнь, Глеб не расстроился, не огорчился.

Возможно, его подопечный проявил благородство единственный раз в жизни и тем самым заслужил отсрочку казни, но не окончательное помилование.

С тех пор Сиверов давал своим жертвам небольшой испытательный срок, давал им возможность раскрыться. Обычно человек чувствует приближение собственной гибели и, если хоть что-то человеческое осталось в его душе, он обязательно попытается купить себе прощение – не в глазах своего убийцы, а в глазах Бога.

Глеб никогда не строил иллюзий насчет собственного всемогущества. Он не воображал себя Господом Богом, которому дано вершить суд над людьми. Он всегда ощущал себя только лишь исполнителем справедливых приговоров, вынесенных не людьми, нет, а судьбой. И свою свободу он видел не в том, чтобы приводить жестокие приговоры в исполнение, а в том, чтобы иногда отказываться их исполнять…

Глава 11

Все это Глеб Сиверов вспомнил, слушая вполуха разговоры Иванова и его гостей. Беседа велась еще с четверть часа, пока хозяин номера не дал понять остальным, что хочет остаться один.

– У меня еще назначены встречи, не такие важные, но… – сухо произнес он.

– Уходим, дела есть дела.

– До скорой встречи.

– Машина, если понадобится, в вашем распоряжении, охрана тоже.

– За машину спасибо, а охрану я предпочитаю из своих людей.

– Может, надо еще что?

– В прошлый раз я воспользовался вашим местом… – Как же, помню.

– А в этот раз?

– В любой день, мне самому развлекаться некогда, держу для гостей.

– Вряд ли и мне удастся, но… чем черт не шутит.

Позволите?

– Я предупрежу, прямо сейчас, из машины.

Гости ушли. Глеб не стал следить за ними даже из окна своего номера, и так все было ясно. Номера их машин он запомнил, о времени и цели следующей встречи знал столько, сколько было возможно. Он услышал, как проворачивается ключ в замке соседнего номера.

"Скорее всего, замыкал так же, как сделал это я, – усмехнулся Глеб. – Ключ не довернут на четверть оборота, чтобы нельзя было открыть дверь снаружи.

Неплохая привычка, и каждый из нас пришел к ней своим собственным путем".

Какое-то время из соседнего номера доносились только размеренные шаги Семена Георгиевича, словно он был заключенным в камере и мерил ее пространство, определяя для себя границы дозволенного. Щелкнула крышечка зажигалки, провернулось колесико. И вновь щелчок – крышечка закрылась – прикурил.

Потом послышался еле различимый звон бокала, который женщина отставила, то ли выпив до дна, то ли решив больше не пить.

И вдруг в наушниках прозвучал спокойный, но вместе с тем немного насмешливый голос Иванова, Он говорил по-русски и именно этим объяснялась насмешливая интонация, ведь его секретарша этого языка не знала.

– Слушай, ты, сука нерусская, трахнуться хочешь?

Деньги же плачу немалые.

– Я не понимаю, – по-английски ответила секретарша.

Но по интонации Сиверов догадался, все она прекрасно поняла. Наверное, глаза Иванова сейчас затянула маслянистая поволока, а руку он непременно держит в кармане штанов.

– Факи-шмаки, – Иванов щелкнул пальцами и добавил уже по-английски:

– Я хочу трахнуть тебя.

– Нет, – ответила женщина.

– Я плачу.

– Платишь только за то, чтобы я тебя охраняла. Это не одно и то же.

– Сука, – вновь прозвучало по-русски.

И хоть в английском языке не существует разницы между «ты» и «вы», Сиверов понял, что женщина вкладывает в это универсальное обращение смысл, эквивалентный именно слову «ты», к тому же не скрывая отвращения к похотливому хозяину.

– Так я тебе заплачу и за это, – рассмеялся Иванов. – Сколько тебе надо?

Сто? Двести? Триста? Пятьсот? Хотя столько ты не стоишь.

– Это не моя специальность.

– Все женщины трахаться специалистки.

– Я могу быть или хорошей телохранительницей, или хорошей проституткой.

Быть и тем, и тем одновременно у меня не получается.

– Ах ты, сучка! – уже весело, вновь по-русски сказал Семен Георгиевич и, наверное, попытался ущипнуть секретаршу то ли за ногу, то ли за грудь.

Послышался короткий удар и такой же короткий вскрик от боли.