Человек войны - Негривода Андрей Алексеевич

– Ладно! Я подумаю, – сказал он, уходя. – Максика поцелуй – сегодня его день!

«...Может, и в самом деле?.. А то совсем в этой конуре свихнусь! Почти два года уже, сколько можно прятаться? Да и... Макса буду видеть каждый день по вечерам, а то с этой работой, бля, я для него уже стал „воскресным папой“ – вижу его чуть ли не раз в неделю по шабатам! Ладно! Попробуем, что из этого всего получится...»

...Зря, наверное, тогда Андрей поддался на ее уговоры и «доводы». Хотел, как говорится, как лучше, а получилось, как всегда...

Они переехали в эту огромную квартиру 1 ноября, обустроились как-то. Максиму было здесь просто раздолье – он уже не просто ходил, он носился, как ракета! И везде, и во все ему нужно было засунуть свой нос-кнопку – человек познавал мир. Смешной такой маленький человечек познавал такой огромный мир...

А вот сам Андрей...

Его «выселили» из общей спальни на диван в гостиную практически через месяц, сразу после Нового года – Максимка с самого рождения категорически не желал спать в детской кроватке. Категорически! Он спал на большой подушке, на двуспальной кровати! И это было даже забавно! «Мужичок с ноготок», а спит как взрослый!..

Только для Андрея места на этой кровати уже не было.

Да и в жизни этой семьи ему места тоже не было. Никогда!

Его «терпели» только за то, что он носил в дом приличные деньги и по вечерам убаюкивал малыша, который засыпал только под те колыбельные, которые пел ему Андрей.

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю! Придет серенький волчок, цап Максима за бочок!..

Странное дело, но Лина пела ему ту же колыбельную, с теми же словами, но малыш мог проплакать всю ночь, а когда видел Андрея, тут же закрывал свои глазенки и засыпал ровно через две минуты.

С «тещей» отношения, да это, в общем-то, и было предсказуемо, так и не сложились. Эта престарелая затворница нашла себе единственное развлечение – раз в неделю, вечером в шабат, она брала литровую бутылку водки, садилась с Линой за стол и... Это становилось вечером последних нетанийских сплетен – кто, где, с кем и когда... А Андрей садился за свой компьютер и продолжал потихоньку писать свою вторую книгу... Теперь у него времени на это было совсем немного, всего-то пара-тройка часов вечерами в выходные дни.

Сидеть и слушать сплетни о каких-то знакомых, которых он даже не знал, Андрею было неинтересно, да и водка... Не хотелось ему пить в этой компании, когда его приглашали: «Э! Писака! Бросай эту свою лабуду, иди лучше выпей с нами!..»

Заканчивались такие вечера, как правило, одним и тем же – скандалом...

– Тебе шо, западло выпить с женой и тещей?

– У меня нет ни жены, ни тещи.

– Тогда иди к своему прибацаному Гене и пей с ним и с ним же трахайся! А ко мне даже не подходи, мудило!

– Да я к тебе и так не подхожу, Лина. Да, если честно, и не хочется.

Он собирался и уходил от скандала, «от греха подальше», к Генке в «Версаль», и там просиживал до полночи, зная заранее, что «домашний концерт» закончится в лучшем случае только часам к трем ночи. Когда бутылка будет опустошена до самого донышка.

Он теперь с нетерпением ждал рабочих дней, когда мог уехать рано утром, а вернуться только к вечеру, чтобы поиграть с сынишкой и уложить его спать. И с ненавистью и содроганием ждал выходных и праздников, зная теперь весь их сценарий наизусть.

И опять он говорил себе:

«...Это тебе, капитан, наказание! Искупление всех тех грехов, что ты за свою жизнь совершил! Терпи, солдат! Так, наверное, надо!..»

Он скрипел зубами, проклинал свою жизнь, даже порывался вернуться в Легион! Но... Максим!.. Андрей знал, что нужен своему сыну, а потому и терпел. На самом остатке своих душевных сил...

А сил тех, если честно, уже почти не оставалось. Андрей уже еле сдерживался от того, чтобы не сотворить глупость, а потому... Он просто ушел в себя. Он больше не общался ни с кем, кроме своего Максимки. Даже с Генкой. Его разговоры заканчивались вместе с его рабочим днем. Андрей превратился в немой чурбак, единственным желанием которого было, чтобы его никто не трогал, не задевал «за живое» ...

...Андрей уже потихонечку возвращался с севера страны из города Кармэль в Нетанию. День был для февраля довольно теплый, настроение хорошее. Сегодня он удачно поднажал на педаль газа и довольно удачно справился со всем маршрутом и теми точками, где нужно было забрать двухдневную выручку. Проехать предстояло еще километров около ста пятидесяти, и он рассчитывал, что успеет сдать деньги и уже к семи вечера быть дома, чтобы пойти погулять с сынишкой. А потом «колыбельная» и... компьютер...

...Трель его мобильника прозвучала так неожиданно, что Андрей даже дернулся за рулем.

«...Кто это может быть? Он обычно молчит неделями. Ромка связывается, если что, по рации. Интересно! Кому ж это я так вдруг понадобился-то?..»

Он посмотрел на экран телефона и с удивлением обнаружил, что этот номер он совсем не знает. И больше того! Этот номер был не израильский!..

– Да!

– Кондор Скорпиону!

Раздался в трубке такой знакомый и такой теперь уже далекий голос Франтишека Дворжецки.

– Кондор на связи! Здравствуй, пан полковник!

– Дзень добже й на тэбэ, вуйко!

– Не ожидал тебя услышать, Франтишек! Честное слово не ожидал!

– Ты чом не дзвонив вже так давно, Анджей? Пеньч месьяцев заминуло!

– Пять месяцев? Ё-мое!.. Закрутился как-то. Извини, дружище!

– Як твой малый хлопак?

– Нормально! Здоровый, крепкий! – Андрею было приятно услышать своего друга, а еще приятнее было то, что он интересовался его сыном. – Уже бегает! Разговаривает даже! Только пока на каком-то птичьем и только ему понятном языке, но то, что хочет получить, уже очень здорово объяснить умеет. Еще немного, и матюгами будет крыть.

– Вьесь у свого тата!

– Наверное, в меня, Франтишек. Наверное... Как там мои пацаны?

– Бардзо добже, Анджей. – Было понятно, что полковника мучила какая-то мысль. – Йоны за той рик, шо ты нас кынув, шэ раз буллы у Африци.

– Там, где и в последний раз?

– Так!.. Нэ довго, лыш килька мисяцев...

– Все здоровы? Все в порядке?

– Гранда твого трохы поранылы.

– Тяжело ранили?!

– Нэ дуже!.. Йон зараз вже як и ты – пенсионэр.

– Вернулся в Россию?

– Зостався у Голланди.

– Не понял! Как это?

– Ты пмьятаешь тых миссионэрив, шо вы вытаскалы из Тиебису?

– Конечно, Франтишек!

– А тых дивах, шо булы поповськи доци?

– Янка и Гретта? Помню, конечно!

– Гранд обженывся из Янкою! Воны зараз и твоим Дизелем ридни браты!

– Теперь совсем не понял! А это-то как?

– Ты шо, ступень? – засмеялся полковник. – Густав – муж тои Гретты!

– Во дела-то! Оба женились на тех сестрах?!

– Так!

– Здорово!

– Колы повьернешся до нас, Анджей?

– Не знаю, полковник. Может, и не стоит мне уже возвращаться. Старый я уже стал, наверное, для забегов по джунглям.

– Ты мэни потрибен!

– Зачем?

– Треба проехать у едну латыноамериканьську крайину.

– Зачем?

– Такых снайперистов вмэнэ вже ниц нема!

– А Вайпер? Кот, Джо? Они-то чем хуже? Последних двоих лично я и Питон воспитывали!

– Йоны добры вуки, алеж... Йоны ще млады до такои роботы...

– Значит, что-то серьезное затевается...

– То так. А Збигнев... Йон мий другий вариант, якшо ты нье зогласишься.

Андрей молчал минуты две, а полковник терпеливо ждал его решения на том конце провода.

– Франтишек, – проговорил он наконец. – Пожелай Збигневу от меня лично, чтобы был осторожен и внимательно «смотрел по бутылкам».

– Разумею, – ответил полковник. – Може, ты й прав, пан капитан...

– Я уже отбегал свое по джунглям, полковник. Все! Кончился капитан Кондор.

– То нье може знать никто, Анджей! Будь здрав, друже!

– И ты будь здоров, Франтишек! И мужикам мой привет передавай!

– Одбой!

– Конец связи, полковник.

«...А может, действительно, надо было плюнуть на все, да и рвануть обратно? – мучился Андрей, вспоминая каждое слово из этого разговора. – Может, зря я не согласился?!. А как же Максим? А как же мои старички в Одессе? А же обещал... Нет! Все правильно! Кончился Кондор! Улетел...»