Приговор воров - Серегин Михаил Георгиевич

– Ты про Студента рассказывал… – напомнил Щукин.

– А… – Григорий с неохотой поставил на стол стакан. – Студент… Да что о нем рассказывать? Не знаю даже, почему про него вспомнил… А, знаю! Потому что ты сказал, что ты врач… Ну, санитарка… И Студент тоже врачом был, вот я и вспомнил про него.

Он икнул.

– Так и расскажи, что вспомнил, – попросил Щукин, тоже закуривая сигарету.

– Да чего там рассказывать… – рассеянно проговорил Григорий, поглаживая стакан с водкой. – Пришибленный такой был… Даже какой-то жалкенький. Но с другой стороны… Его не трогал никто, он какой-то… опасный был. Не знаю, как точно сказать. В общем, у нас в бараке как-то… О черт, не могу я эту историю рассказывать! – воскликнул вдруг Григорий.

– Почему? – насторожился Щукин.

– Она это… – мучительно морщась, пытался сформулировать Григорий. – Короче говоря, она неприличная. Нельзя такие истории девушкам рассказывать.

– Тьфу ты! – сплюнул сквозь зубы Щукин.

Он успел забыть, что переодет женщиной.

– Что? – испугался Григорий. – Я тебя обидел, Наташа?

– Да, – быстро сказал Щукин. – Обидел. Тем, что рассказывать не хочешь.

– Так история же неприличная.

– Я медичка, – значительно выговорил Щукин. – Для меня нет такого понятия – неприлично.

– Так что же, рассказывать? – как бы сам у себя спросил Григорий.

– Давай! – воскликнул Щукин, который из-за громадного количества выпитого забыл об осторожности.

Впрочем, и Григорий был основательно пьян, так что ничего он не заметил.

Григорий с большим сомнением посмотрел на Щукина.

– Неприлично, – выговорил он снова, но Николай так гневно посмотрел на него, что тот вздохнул и начал: – В лагере есть такой… обычай, что ли. Ну, короче говоря, женщин там нет. Тем более таких красивых, как ты. Ну, и там все занимаются этим…

Григорий выразительно посмотрел на Щукина и прищелкнул пальцами. Щукин прекрасно понял, о чем он говорит, но все же спросил:

– Чем?

– Ну, этим… – все не мог подобрать нужного определения Григорий. – Не знаю, как это по-научному… Короче говоря – дрочат.

– Это называется – самоудовлетворение, – важно сказал Щукин и икнул.

– Ага, – согласился Григорий. – По-вашему – самоу… самоудавлет… А по-нашему – дрочка. Ну, короче говоря, как двери в барак закрываются, так кожаные движки начинают работать. Кожаные движки – это…

Щукин знал, конечно, что он имеет в виду, но все же переспросил:

– Кожаные движки?

– Да, – кивнул Григорий. – Это когда дрочат все.

Он мотнул головой и даже слегка покраснел.

– Ладно, – продолжал он. – Почти у каждого пацана была фотка с бабой. С женщиной то есть… Открытка порнушная или еще чего. Этого добра всегда не хватает, поэтому, когда появилась такая фотка – греческая каменная баба, голая, только без рук и без ног, на нее сразу же спрос появился. Один хмырь эту фотку вырезал из книжки. А книжку в библиотеке спер – он там работал, чтобы от общих работ отмазаться.

«Греческая каменная баба, – мелькнуло в голове у Щукина. – Это же… Это же то, что Студент лепил всегда. Скульптор хренов».

– Ну, а Студенту почему-то не понравилось, что используют эту фотку по назначению, – рассказывал Григорий. – Он в первый день устроил шухер, хотел фотку отнять. Но ему, конечно, наваляли и ничего не отдали. Посмеялись только. А утром просыпаемся – когда на развод нам выходить. Смотрим – а тот хмырь, который в библиотеке работал и у которого фотка была, лежит на своих нарах – тихо так. С гвоздем в ухе. И фотка исчезла. Тут, конечно, все стрелы на Студента, но доказать ничего нельзя. Все же пацаны собирались Студента валить, но его перевели от нас. В марксовскую ИТК. Вот такая история.

Щукин покачал головой.

«Ничего себе, – подумал он, – так вот из-за чего Студента к нам на зону перевели».

– А за что он сидел? – тихо спросил Щукин у Григория, не зная, что сказать еще.

– Бытовуха, – ответил тот, – я точно не знаю – Студент неразговорчивый был, но на зоне обычно ничего ни от кого утаить нельзя. Вроде бы Студент к бабе пришел, а тут муж этой бабы из командировки вернулся… Муж – понятное дело – на Студента набросился, а тот его… пырнул чем-то. Даже не убил, но поцарапал. Крик поднялся, соседи прибежали, Студента скрутили, в ментовку его… Муж этой бабы, с которой Студент был, шум поднял, в газеты стал писать, Студента и посадили… Тем более что у Студента еще до этого случая напряги с ментурой были – его вроде бы обвиняли в том, что он лекарства из своей поликлиники тырил и продавал… Дело вроде замяли, а потом этот муж его откопал и, кажется, тоже в газетах пропечатал. А менты, чтобы его успокоить, и сунули Студента на два года за нанесение тяжких телесных… Им тоже – лишний раз в старых делах копаться неохота…