Пиранья. Охота на олигарха - Бушков Александр

Прямо перед лицом у него рассыпалась вправо-влево стайка тускло-серебристых рыбок. Мазур уверенно загребал воду, чувствуя прилив буйной, неудержимой, прямо-таки звериной радости, – какая там, на хрен, дряхлость, он был в точности таким, как двадцать лет назад, скользил самую чуточку пониже водной глади, и легкие, и все прочее работало исправнейшим образом, как встарь, ни малейшего сбоя, ни тени усталости, безукоризненная боевая машина, сработанная рухнувшей империей, шла к цели, как нерассуждающая торпеда, снова показалось, что он вернулся в прошлое, а последние два десятилетия были затянувшимся дурным сном...

В очередной раз подняв лицо над спокойной водой, он с той же буйной радостью сообразил, что рассчитано совершенно правильно – до берега оставалось метров двадцать.

Мазур преодолел их под водой. Когда его вытянутая рука коснулась прохладной, твердой поверхности – ага, гранитная облицовка берега, – он высунулся из воды, жадно глотнул прохладного ночного воздуха. Наступил, без преувеличения, опаснейший момент таких вот экспедиций – высадка на берег. Несколько секунд, когда диверсант пребывает перед полнейшей неизвестностью и вправе ожидать всего...

Перед ним, метрах в десяти, возвышалась правая башня замка – округлая громадина. Точно, все рассчитано правильно...

Мазур одним движением – отточенным, сильным – оказался на берегу, на гранитных плитах. Замер на корточках, готовый встретить нападение, а то и, сделав кувырок назад, уйти в воду.

Тишина. Довольно теплая тишина, насыщенная экзотическими запахами – и н о й листвы, иного берега, иной, чужой жизни. Пора было решаться.

Встав на ноги, он сделал три шага и оказался в густой тени, под высокой стрельчатой аркой. В секунду развязал узел, достал и напялил мешковатый темный балахон, скрадывавший четкие очертания фигуры. Производственная необходимость – голый человек, особенно незагорелый, выделялся бы на фоне темных стен и деревьев, как граната на тарелке. Так что японские ниндзя – не киношные, а настоящие, лет четыреста назад придумавшие именно такую спецодежду, в жизни кое-что понимали...

Мазур достал из мешка небольшую черную коробочку, размером с пульт дистанционного управления не самого навороченного телевизора, уже привычно нажал клавиши – четыре, одну за другой. Секунд через пять загорелись зеленый треугольник и желтый кружок.

Если верить очередному неразговорчивому специалисту, извлеченному Олесей из своих, такое впечатление, необъятных закромов (а верить необходимо ради вящего душевного спокойствия), это означает, что сия хреновина (по заверениям того же спеца, стоившая немногим дешевле приличной машины) должна была в несколько секунд вторгнуться в управление сигнализацией замка и сыграть скверную шутку: сигнализация отныне не реагирует ни на одну попытку вторжения, но продолжает посылать хозяевам сигнал: «Все благополучно, агрессии нет».

Самое время философски поразмышлять, каких высот достигла электронная техника, насколько раньше все это было неподъемнее и сложнее. Но для философических раздумий времени-то как раз и не было – не в консерватории, чай...

Бережно устроив коробочку под стеной, рядом с мешком, Мазур сунул в набедренный карман прохладный баллончик, опустил на лицо капюшон и двинулся по огромной каменной галерее, привычными рывками, бесшумно и быстро, преодолевая открытые пространства, замирая перед каждым броском, прислушиваясь к тишине.

Свернул вправо – и оказался в ночном саду. Знаете ли вы французскую ночь? Нет, вы не знаете французской ночи на безмятежном Лазурном берегу... Как там дальше, если безбожно перевирать классика? А черт его знает, не до того...

Был соблазн воспользоваться выложенными темным камнем дорожками – но Мазур его отверг моментально, перемещался меж деревьев, ни единой веточки не задевая. Остановился, прислушался и бесшумно в т я н у л с я под ближайшую крону.

По дорожке прошел человек – ни от кого не прячась, лениво шаркая подошвами, что-то насвистывая под нос. Когда он оказался напротив Мазура, в проеме меж двумя деревьями, Мазур рассмотрел подобие форменной одежды, кобуру на боку.

Потом человек остановился правее, Мазур насторожился, но тут же ухмыльнулся, услышав тихое журчание. Подумал: а ще кажуть – Европа... Совершенно по-расейски писает, поганец, на хозяйское дерево, потому что до благоустроенного лакейского сортира, надо полагать, потерпеть лень…