Государственный киллер - Серегин Михаил Георгиевич

– Я с удовольствием, но ты же вырвала у меня мочалку. Как я могу ее намылить?

– На!

Влад принял мочалку, но в ту же секунду поскользнулся и, чтобы сохранить равновесие, схватился за Инну. При этом его пятерня словно нарочно проехалась наискосок по ее груди и животу и так далее до левого колена.

– Но-но! – прикрикнула она, не без труда скорчив сердитую мину. – Только без рук!

– Интересная игра, – пробормотал Влад и, намылив мочалку, бесцеремонно развернул девушку спиной к себе и начал усердно драить ее изящную хрупкую спину с такой яростью, словно перед ним был здоровенный мужик, завсегдатай банных процедур.

Она сначала ойкала и ежилась, а потом начала орать, но Влад не обращал на это никакого внимания. Такой же экзекуции были подвергнуты и остальные кожные покровы Инки, при этом лицо Свиридова оставалось спокойным и сосредоточенным и не отражало ни малейших эмоций… как будто этот человек всю жизнь только тем и занимался, что мыл красавиц. Потом он окатил ее прохладной водой из душа и сказал:

– Ну вот, готово… полотенцем вытирать или сама справишься?

– Ой, нет! – Она пулей выскочила из-под душа и закуталась в просторное махровое полотенце. – Ты с меня всю кожу сдерешь. Когда ты меня мыл, у меня было такое ощущение, словно я попала под наждачный круг… Знаешь, на котором ножи точат?

Свиридов молча натирал себе спину и грудь.

– Ты плохо трешься, – заключила она, – меня ты тер не так. А ну-ка дай!

Она увлеченно закусила губу и начала с ожесточением натирать ему спину, пока наконец он не сказал:

– Что ты трешь в одном месте, я же скоро стану тонкий, как промокашка… надраишь до дыр.

– Повернись.

Он послушно повернулся.

Она долго смотрела на его усталое мужественное лицо, на широкие мускулистые плечи и крепкие ключицы, на одной из которых алел глубокий свежий шрам. Ее взгляд скользнул ниже, и вдруг она беспомощно, по-детски осела в угол и, зажав мокрую голову руками, заплакала.

– Ну… – протянул Свиридов, – только этого и не хватало. – Он выпрыгнул из ванной и, присев на корточки рядом с ней, погладил девушку по голове: – Успокойся же, господи, Инка. Только два дня знакомы, а ты мне уже второй раз устраиваешь такое, понимаешь, мокрое дело, прости за каламбур. Непорядок.

Инка подняла голову и через силу улыбнулась, а потом пролепетала:

– Мне стало так страшно… Ты не понимаешь, на что я иду. Но когда ты сел рядом, стало спокойно… Это, наверно, потому, что ты спокойный. Иногда слишком спокойный.

– Я? – улыбнулся он. – Да я самый взбалмошный человек на этом свете. Спроси хотя бы у Афанасия.

Он поцеловал ее в приоткрывшиеся навстречу ему губы, и тогда словно вспыхнуло и спеленало их разрядом неотвратимого властного порыва. Она сомкнула руки на его шее, Влад легко подхватил на руки выгнувшееся божественное тело и понес Инну в комнату.

– У тебя горькие губы, – проговорила она…

Глава 7

«Грех» бизнесмена Никольского и генерала Кострова

Фокин пришел в себя оттого, что кто-то с заслуживающей лучшего применения настойчивостью пинал его в бок, время от времени выпуская в атмосферу односложные грубые ругательства.

– Ну хватит, ты! – услышал он чуть поодаль суровый властный голос, в котором мелькали сдержанные аристократические нотки. – Отойди от него.

Он открыл глаза и увидел перед собой строго улыбающееся лицо молодого мужчины лет тридцати, аккуратно выбритого и одетого в стильный светло-серый костюм.

– Мне очень жаль, что все так произошло, – сказал мужчина. – Но вы влезли не в свое дело, дорогой господин… не знаю, как вас по имени-отчеству. Вы проявили замечательное упорство в ситуации, которая вовсе того не требовала. Благодаря вам мы понесли некоторые издержки, которые вы и ваши друзья, без сомнения, не откажетесь возместить.

Фокин поднял голову: у дальней стены на низком диване сидел Константин Макарыч с Наполеоном на руках, а рядом отец Велимир увидел Алену, бледную, как подол ее белого платья. Свиридова, однако, не было, и это наполнило приунывшего было Афанасия чувством относительной уверенности в будущем.

– Мои друзья? – осторожно переспросил он, стараясь вложить в свои слова как можно больше робости и почтительности. – Но я не вижу… простите, а где мой друг Влад?

Мужчина в сером костюме снисходительно улыбнулся.

– Вы блестяще играете испуг, – сказал он. – Значит, мне не придется в вас разочароваться.