Государственный киллер - Серегин Михаил Георгиевич

– Гладко горбатого заправляешь, – буркнул отец Велимир. – И чего же тебе от меня надо… деятель индустрии развлечений?

– По-моему, я уже говорил, – пожал плечами Никольский. – В связи с юбилеем Пушкина мы делаем заказ на три его сюжета. Я хотел бы привлечь вас и вашего… гм… родственника к съемкам по одному из предложенных сюжетов.

– Чего? – воскликнул отец Велимир. – И деда привлечь? Да ты что, издеваешься, что ли, Сергей Иваныч? У него же поршень заклинило, наверно, еще во время хрущевской «оттепели»!

– Какой еще поршень? – нетерпеливо спросил из угла Маметкул.

– А такой… который самый главный в акте вашего творческого процесса, – скаламбурил Фокин. – Ладно… а что за сюжет?

– «Сказка о попе и работнике его Балде», – ответил Никольский.

Фокин некоторое время недоуменно смотрел на того, остолбенело отвалив челюсть, а потом захохотал и повалился с табуретки на пол, схватившись руками за живот.

Никольский пожал плечами и махнул двум охранникам: дескать, поднимите, чего он валяется?

– А что тут смешного? – спросил он, когда Фокин несколько успокоился и пришел в себя. – Вы что, не читали этой сказки Пушкина? Сегодня, тем более, у него день рождения. Я сам был удивлен, когда из Швеции поступил заказ именно на этот сюжет. На мой взгляд, многие в Европе не только не читали эту вещь, но и об авторе ее никогда не слышали. Так что мы некоторым образом выступаем в роли популяризаторов большой русской литературы.

– А в какой роли я буду выступать? – с трудом удерживаясь от смеха, спросил отец Велимир. – Надеюсь, не в роли попа?

– Нет, в роли работника. А роль попа мы поручим вашему деду Константину Макаровичу.

Фокин беззвучно разинул перекошенный смехом рот, словно еще не веря, что вся эта пародия на жизнь происходит на самом деле, а потом с трудом удержался от повторного падения с табурета на пол.

– И что, работник будет трахать чертей? – пробормотал он. – «С первого щелчка прыгнул поп до потолка… со второго щелчка лишился поп языка… с третьего щелчка вышибло ум у муда… у старика». А кстати, чем я буду по лбу щелкать деду-то? Пальцем? Сам говорил, Сергей Иваныч – специфика жанра…

– Это вовсе не так забавно, – холодно отчеканил Никольский. – Съемки начнутся сегодня вечером. А чтобы он не очень веселился, отведите его в келью номер три.

…Келья номер три мало чем отличалась от обычной тюремной камеры. Такие же голые серые стены, полумрак и деревянные полати в левом дальнем углу. Зарешеченное, узкое, как бойница, окно. Отец Велимир сделал четыре больших шага и оказался у противоположной стены.

– Хм… не так мало, – сказал он. – И потом… должен же я когда-то побывать в настоящей монастырской келье, все-таки уже два с половиной года как рукоположен в священнический сан. И келья не самая плохая, – он выглянул в окно и увидел зеленое море монастырских вишневых садов, – с видом на сад.

В этот момент его нога натолкнулась на что-то твердое, высовывающееся из-под рваной холстины прямо под узким вырезом окна. Отец Велимир машинально откинул полуистлевший холст и увидел белые кости скелета и череп, оскалившийся в счастливой белозубой усмешке.

Перед глазами отца Велимира тут же появился указатель при въезде в монастырские сады, на которые открывался такой замечательный вид из этой кельи. «Монастырский ад».

И вот теперь келья с видом на ад.

Капитан Григорьев оказался невысоким плотным человеком с широкой грудью атлета и мальчишеской стриженой головой. Выражение его лица сразу после того, как он увидел Инку, не замедлило перемениться с сосредоточенно-строгого на счастливое и глуповатое. Даже явление Свиридова народу не могло до конца рассеять эту ауру счастья, которой просияли крупные и правильные черты лица капитана ФСБ.

– Что-то случилось? – с порога спросил Григорьев. – Когда ты звонила, у тебя был такой голос… В чем дело?

– Я боюсь, что ты не захочешь мне поверить, – ответила девушка. – Это касается моего отца, известного тебе Никольского и еще Маметкулова.

Очевидно, произнести фамилию человека, которого она любила и который так жестоко ее за это наказал, было для Инны непросто, потому что после этого в воздухе повисла тяжелая и заполненная только глубоким дыханием Григорьева пауза, которую он и нарушил:

– Маметкулов? Но он же…

– Да-да, – поспешно перебила его Инна. – Так вот, этот человек оказался негодяем. Ты даже не представляешь, каким негодяем.