Государственный киллер - Серегин Михаил Георгиевич

– Экое брюхо отрастил, аспид, – ворчал дед, помогавший Наполеону вытягивать своего незадачливого потомка из каменного мешка кельи. – Жрать надо меньше, дармоед!

…Они вылезли на каменный карниз монастырской стены и оказались на высоте почти двадцати метров над пустынным монастырским двором. Огни горели только в левом крыле громадной темной обители, а новый корпус просто-таки полыхал ими – вероятно, там проходил праздничный банкет, к которому обещались прибыть хозяева – Никольский, Маметкулов и даже генерал Костров.

У пролома ворот, еще не восстановленных после свиридовского тарана, стояло некое подобие экспресс-шлагбаума и обычный офисный стол рядом с ним. За столом сидели два охранника – один с «калашом», другой, судя по всему, с «узи». Насколько мог разглядеть Фокин, они играли в «очко» при свете полупритушенного армейского прожектора и пили пиво, правда, пряча бутылки под столом на случай внезапного приезда почетных гостей.

– Ну че, Афоня, пора уматывать отсюда, – пробормотал дед Костун. – Сам поговоришь с этими хлопцами или мне подмогнуть?

Фокин иронически покосился на тощую шею деда с сиротливо торчащим кадыком и костлявые сгорбленные плечи, потом сказал:

– Я лучше Наполеона возьму. Он выглядит поосновательнее тебя, плешивый мухомор.

– Здеваешься, пиписька тараканья? – рявкнул дед и, взмахнув иссушенной ручонкой, едва не свалился с карниза.

Фокин еле успел перехватить его, и абсолютно серьезно, без тени насмешки произнес:

– Слушай, дед. Помнишь, как ты воевал под Сталинградом еще совсем сопливым сержантом? Наверно, тогда ты относился ко всему с большей серьезностью, правда ведь? Так вот, представь, что ты в тылу группировки Паулюса. Я не шучу. Потому что если тебя пристрелят, то уже не будет иметь значения, кто тебя пристрелил – белобрысый «фашик» из гитлерюгенда или бритый ублюдок из маметкуловских вышибал. Кажется, я выразился достаточно ясно?

– Говорят, тот парень, который сбежал от самого Маметкула, с разгону полетел на джипе под откос.

– Точно, бля. – Дюжий охранник прикурил сигарету и открыл свои карты. – Перебор.

– Говорят, они, эти двое, то ли из какого-то еще старого союзного спецназа… то ли КГБ, то ли ГРУ.

– Похоже на то, бляха-муха. Леха Пельмень, который только к обеду очухался, сказал, что тот, здоровый, был вообще в одних трусняках, когда Леху, как щенка, вырубил. А кореш здорового, который потом с телкой соскочил, сегодня во дворе разделал под орех троих, даром что им по три кубика задвинули.

– Теперь у меня перебор, – сказал напарник. – Перекинь-ка сюда мой чирик, я тебе полтинник отдам.

– А ты видел их макаку? Говорят, она сама то ли Петровича, то ли Скунса столкнула в погреб в халупе у того деда из Щукинского.

– Да ну… – отмахнулся тот. – Брехня. Петрович – известное трепло. Небось от страха мозги переклинило, вот он теперь и мелет языком, х..плет.

– Очко.

В этот момент за спинами у двух игроков послышалось негромкое аппетитное чавканье, и те как по команде обернулись.

Буквально в метре от них сидел Наполеон и, нагло глядя на охранников, пил пиво из бутылки «Сталинградского», которую он ловко стащил из-под стола.

– Ну и ну! – воскликнул один. – Макака сама пьет пиво.

– Ну и хер ли ты ржешь? – не разделил его восторга второй. – Эта гнида щас нам все выжрет… вишь, как хлещет. А ну отдай, чертова скотина!

– Дрессированный небось, – восхищенно протянул добрый охранник. – Пусть пьет, Валера. У нас еще пол-ящика осталось.

– Допьет, – проворчал жадный Валера. – Он допьет, а его хозяин добьет. Откуда это кривоногое отродье сбежало?

Наполеон спокойно вылил остатки пива себе в глотку, а потом – совершенно неожиданно для охранников – швырнул пустую бутылку прямо на свет прожектора, да так метко, что разбил стекло, и площадка перед воротами погрузилась во мрак.

– Во-о-от сука… – раздалось было свистящее шипение Валеры, но тут же прервалось на полуслове: вероятно, парню стало совестно за свой неуживчивый и злобный нрав.

– Валера! – слабо позвал второй охранник. – Але, ты где, Вале…

Мощная рука крепко и без шансов на высвобождение зажала рот незадачливого амбала, и над ухом возник негромкий басовитый шепот:

– Цыц, соплежуй хренов!

И отец Велимир коротким тычком рукояти тяжелого ножа в темя сомкнул завесу небытия над горе-дозорным на ближайшие два часа.

– Дедок, иди сюда, все чисто, – позвал Фокин.