Русская сталь - Воронин Андрей

Вадимыч восседал на своем обычном месте под обширным навесом в углу. Как и при первой встрече, на нем не было другой одежды, кроме шорт и шлепанцев. Пожимая руку, Сиверов сразу задал вопрос — Глеб вез его с собой, как везут приготовленную дома еду, торопясь, чтоб, она не остыла в дороге.

— Что наверняка не менялось на «Лазареве» за все время?

Ему и раньше приходили в голову мысли о ремонте, который мог сыграть для креста роковую роль. Теперь он не сомневался: об этом же подумал и Лаврухин. Влюбленный в морской флот, он должен был знать, что самое надежное на германских судах крупного водоизмещения.

— Пива будешь? — флегматично осведомился Вадимыч. — Свежее, только закачали.

— Я в таком состоянии, когда собеседника хватают за грудки и трясут. Тебя обещаю трясти со всем уважением.

— Нет уж, обойдемся. Я не в той кондиции, пиво из ушей потечет. Значит, тебя интересует… Так, момент… дай собраться с мыслями…

Сиверов уже однажды приводил Вадимыча в чувство, но сейчас хозяин пивной выглядел получше.

— Вообще, много чего не менялось. Немецкие верфи работали на совесть.

— Задам вопрос по-другому. Что там было самым лучшим и надежным? Куда нос в любом случае не собирались совать?

— К примеру, штурвал. Менять штурвал вообще не принято, дурной знак. Правда, «Лазарева» старый штурвал не уберег… Вообще, все рулевое управление — от штурвала до самого руля под кормой. Оно у фрицев всегда было сильной стороной.

***

В Севастополе развелось много бродячих собак. Так всегда происходит, когда повседневная жизнь людей становится тяжелой. Не хватает пенсии, не хватает зарплаты. Породистых собак бросают на произвол судьбы, дворовых шавок перестают подкармливать.

Рано утром крупная пятнистая сука — помесь дога с дворнягой — выбралась на пляж в поисках объедков, часто оставляемых людьми. Сезон купания уже заканчивался. Для местных вода стала холодновата, и только припозднившиеся с приездом туристы еще барахтались возле берега.

Здесь пляж считался не самым лучшим — слишком каменистым. Сука ничего не нашла. Она была беременной и чувствовала слабость. Сейчас, как никогда раньше, ей важно было наесться вдоволь. Хотя бы один раз, а потом можно неделю голодать.

Втянув ноздрями воздух, она учуяла человеческий дух. Повернула морду и заметила мужчину в чахлых кустах. Он почему-то разлегся не на солнце, как обычно делают это люди. Ничем съедобным от него не пахло, но собака все-таки решила приблизиться — в последнее время у людей появилось много еды, начисто лишенной запаха.

Протрусив полтора десятка метров, она заинтересованно вытянула морду. Лежащий человек приоткрыл один глаз и тяжело сглотнул, отчего крупный кадык сдвинулся вверх-вниз. Потом он с трудом приподнял голову, упираясь руками в землю, потом приподнял грудь. И вдруг он впился зубами в шею беспородной суке.

Она задергалась, пытаясь высвободиться. Но была настолько ошарашена поведением человека, что потеряла всякую волю к сопротивлению. Человеческий образ, впечатанный в собачий мозг тысячами и тысячами поколений, вдруг перевернулся, и она не смогла с этим справиться.

Зубы незнакомца были не такими крупными и острыми, как у собак, с которыми ей приходилось драться за пищу. Его челюсти были слабее собачьих. Но ненасытная его жадность многократно превосходила жадность любого другого существа. Он терзал собачью шею, вгрызаясь все глубже, пока сука не испустила дух.

Пеликан выпил всю кровь без остатка. Своим затуманенным, съежившимся умом он никогда бы не догадался о таком лекарстве. Ни один врач не выписал бы такой рецепт для человека, который выбрался с того света, пережив за час с небольшим смертельное переохлаждение, потом недостаток кислорода и под конец суровую декомпрессию.

Даже одного из этих факторов хватило бы, чтоб загнать в гроб обычного дайвера. Но есть, видимо, доля правды в древнем поверье: часть жизненной силы убитого перетекает к убийце. Племя киллеров — одно из самых живучих на свете. Чем больше народу человек грохнул своими руками, тем труднее лишить жизни его самого.

Кости Пеликана размягчились в воде, мышцы отказывались сокращаться. Одни только челюсти способны еще были сжиматься и разжиматься. Этими челюстями он выволок свое тело из моря, как выволакивают мокрую тряпку. Этими челюстями он загрыз беременную суку и напился ее горячей крови…

Собачья кровь подняла его на ноги и привела в нанятую квартиру. Очнувшись, он увидел над собой удивленное лицо с тонкой вертикальной полоской волос посреди гладко выбритого подбородка.