Амнистия - Троицкий Андрей

– Послушай, только послушай…

Но Тарасов уже не слушал.

Он убрал трубку в карман. Действуя леввой здоровой рукой, достал из спортивной сумки фотоаппарат с видоискателем, укрепленном на верхней панели, включил аккумулятор, установил автоматическую экспозицию. Он положил фотоаппарат на колени так, чтобы подъезд, из которого должна выйти Уварова попадал в фокус объектива и оставался в видоискателе. Вытащив из сумки свежую газету, положил её рядом на лавочку.

* * * *

Субботин познакомился с Уваровой два года назад в Сочи. Уварова приехала на юга снять стресс после затяжного скандального развода со вторым мужем. Да, оба брака Уваровой распались по её собственной инициативе. В первом случае муж был слишком беден, во втором случае слишком стар. Так сказать, не справился с обязанностями. Видимо, Субботин, встретившийся на жарком пляже, та золотая середина между двумя первыми супругами. Еще не стар и вполне справляется, но уже вполне обеспеченный человек. У Субботина семья – но это не главная проблема.

Легковесный курортный романчик, как ни странно, не оборвался во внуковском аэропорту, переродился в долговременную связь. Возможно, Уварова – это последняя любовь Субботина. Трогательная и романтичная. А любовь стареющего мужчины все равно, что скоротечная чахотка. Схватит за горло и не отпускает до конца дней.

Субботин не скупой рыцарь. Квартира в престижном доме, автомобиль – его подарки. И это лишь то малое, что на виду. Субботин очень любит деньги. Это нормально. Так и должно быть.

Но баб он любит больше, чем деньги. Это верный признак душевного нездоровья.

Когда Тарасов задумывался о том, на чьи деньги жируют московские проблядушки, в душе закипала горячая ярость, пальца сами сжимались в кулаки. Если бы они знали, чьей кровью политы эти деньги. Впрочем, их аппетит все равно бы не испортился. А эта холеная лярва Уварова просто жрет деньги, хватает их ртом и задницей. И никогда досыта не нажрется.

Нет ничего проще, чем пристрелить эту дамочку, Катерину Уварову, прямо во дворе. А рядом положить телохранителя.

Или взорвать «Рено Лагуна» вместе с пассажирами, примагнитив к днищу адскую машину с электрическим детонатором. Или остановить лифт между этажами, из карабина насверлить в нем два десятка дырок. Или… Вариантов скорой насильственной смерти множество. Только выбирай. А когда выбираешь, не спеши.

Хлопнула дверь подъезда, Уварова улыбалась телохранителю, стоящему рядом. Тарасов несколько раз нажал кнопку фотоаппарата. Затем он спрятал камеру в сумку, отгородился газетой.

* * * *

У театрального подъезда висело большое объявление. Несколько слов, написанные гуашью на листе ватмана: «Театр на гастролях». Локтев подергал запертую дверь, безрезультатно. Он прижал лоб к стеклу, вгляделся в полумрак фойе. Почти ничего не видно, подпирают потолок два мраморные колоны, наверх ведут ступени из серого гранита. А дальше темнота.

Локтев отошел от дверей, постоял на тротуаре, разглядывая равнодушные лица прохожих, спешивших по своим делам. Он приготовился к худшему: его пьеса не прошла художественного совета, она отклонена. Приговор окончательный, обжалованию в министерстве культуры не подлежит.

Он не приходил в театр уже две недели, даже не удосужился, не нашел времени позвонить главному режиссеру Герману Семеновичу Старостину. И вот теперь, когда театр уехал на гастроли, и никому нет дела до драматурга Локтева, он сам является в театр. Приспичило.

Локтев прошагал по тротуару сотню метров, завернул за угол, в узкий переулок. Он остановился перед служебным входом, подергал ручку массивной дубовой двери, тоже запертой. Затем нажал кнопку, укрепленную на дверном косяке. Звонка он не услышал, снова надавил кнопку, и так несколько раз. Когда Локтев уже собрался уходить, дверь неожиданно приоткрылась.

В проеме показалось острое старушечье личико.

Старушка распахнула дверь. На лацкане её синей униформы Локтев разглядел значок «Работник культуры». Теперь он узнал самую пожилую билетершу театра. Кажется, зовут её Ада Тимофеевна.

– Я драматург, Локтев моя фамилия.

Он не стал называть билетершу по имени отчеству, боясь ошибиться.

– Я вас помню, – кивнула старушка. – А я думала, мальчишки звонком балуются. Проходите.

Она распахнула дверь, пропустив Локтева в помещение. Старуха закрыла замок, спрятала связку ключей в карман форменной синей курточки.