Седьмой уровень - Миябэ Миюки

Эти слова сопровождали ее с самого раннего детства.

Что она вкладывала в эти слова? Не пыталась ли она, бормоча их про себя, приглушить мучившие ее сомнения, правильно ли она поступила — выскочила в двадцать лет замуж по сговору, зная будущего жениха только по фотографии, и тотчас родила ребенка?

И, может быть, только после того, что ей пришлось пережить, в тридцать семь лет, эти слова наполнились искренним, идущим из глубины сердца чувством? Или же она продолжала повторять их как заклинание, так и не поборов сомнений?

«Ёсио, позаботься об Эцуко!»

Она почувствовала, что сейчас заплачет, и поспешно отхлебнула из банки пива.

Жалко отца, обидно за него, и чувства матери она может понять, однако ж в душе продолжает упрекать ее!

— Но почему ты ему доверяешь? Чем он сейчас занимается?

— Этого я не знаю. Кажется, после ухода из газеты он нигде долго не задерживался. Его судьба не была мне безразлична.

— Он следил за мной!

Ёсио посмотрел на Эцуко.

— Ты сердишься?

— Сейчас — не очень. Но с какой целью?

— Помнишь, когда я уходил на пенсию, коллеги из газеты организовали в мою честь вечеринку? Туда пришел бывший коллега Саэгусы, сейчас работающий на телевидении. Он продолжал поддерживать отношения с Саэгусой и после того, как тот покинул нашу газету. Думаю, через него до Саэгусы доходили сведения о моей жизни.

— И поэтому он за мной следил?

Ёсио мягко сказал:

— Думаю, он хотел с тобой встретиться. Но не осмелился заговорить.

— Встретиться со мной?

Ёсио кивнул и посмотрел в окно на небо.

— Вчера он сказал, что собирается отомстить кровью за кровь. Могу только догадываться, что он имел в виду, но вероятно дело, на которое он решился, весьма опасно. Поэтому прежде он хотел взглянуть на тебя и меня.

— Но ты мне так и не ответил. Почему ты ему доверяешь?

Ёсио резко распрямился, затем, откинувшись назад, лег рядом с Юкари. Глядя в потолок, он сказал:

— Если бы во время пожара он думал только о себе, о своей репутации в газете, он бы бросил твою мать и успел убежать. Не стал бы помогать другим постояльцам. Остался бы цел и невредим.

У Эцуко перед глазами всплыла сцена пожара, которую она когда-то давно видела по телевизору. Люди, от безысходности выпрыгивающие из окон и падающие, как подстреленные птицы…

— Но он не убежал. Поступил так, как подсказывала совесть. Тебе не кажется, что такому человеку можно доверять?

Поставив банку с пивом, Эцуко покачала головой:

— Не знаю. Прошло восемнадцать лет — люди меняются.

— Этот пожар стал предметом судебного разбирательства. Пострадавшим выплатили компенсации. Но Саэгуса отказался от денег. Он не стал подавать заявление, что является пострадавшим.

— Почему?

— Он заявил, что люди, представшие перед судом, всего лишь стрелочники. Ответственность лежит на других. И он не успокоится, пока так или иначе не взыщет за случившееся с истинных виновников.

— Кто же виноват?

Ёсио ответил медленно:

— После пожара в некоторых журналах упоминалось имя некоего Такэдзо Мураситы.

Эцуко нахмурилась. Кажется, она уже где-то слышала это имя.

Ёсио кивнул.

— Да, тот самый Такэдзо Мурасита — главный врач Клиники Катадо, отец преступника, совершившего убийства в «Счастливом приюте».

Эцуко посмотрела в сторону клиники. Здание, похожее на крепость, видное из всех точек города, показалось ей накрытым зловещей тенью.

Кровь за кровь!

Что же замышляет Саэгуса?

Точно прочитав ее мысли, Ёсио сказал:

— Именно поэтому он хотел с тобой встретиться. Вернее, через тебя хотел встретиться с твоей матерью. Ведь наверняка ему известно, что она умерла.

Эцуко закрыла глаза и представила лицо матери.

Мать улыбалась.

40

Мисао Каибаре было страшно.

Камера, в которой ее заперли, была несравнимо ужаснее палаты в Клинике Сакаки.

Маленькая коморка с низким потолком. В качестве освещения голая лампочка, свисающая на шнуре. Стены и пол из серого бетона, под самым потолком проделано окошко с ладонь. Стекла нет — решетка.

В камере — шаткая кровать, накрытая одеялом, от прикосновения к которому все тело начинает зудеть. Отсыревшая подушка. Вделанный в пол унитаз. Трубы забиты, не продохнуть от тошнотворной вонищи.

Думая о своем будущем, она не могла представить себе ничего более ужасного, чем стать разведенкой с ребенком на руках, переходить от мужчины к мужчине и закончить буфетчицей, развлекающей пьянчуг в третьесортном кабаке.