Карма фамильных бриллиантов - Володарская Ольга

– Здравствуй, Фрося.

– Тут такие не проживают.

– Ну, хорошо, здравствуй, Ева.

– Ты кто такой? – не удосужив его приветствием, проворчала Ева. – И как ты узнал мой номер, он засекречен, как базы Пентагона?

– Я твой отец Эдуард Петрович Новицкий. На второй вопрос отвечать?

– Не надо. – И замолчала.

– Догадываешься, зачем звоню?

– Нет.

– Это по поводу смерти Дусика.

– Если ты хочешь взять на себя похоронные хлопоты, я возражать не буду. Мне сейчас, знаешь ли, не до этого.

– Сына я похороню, не волнуйся. Но мне бы еще хотелось найти его убийцу…

– Ну и ищи! – разозлилась Ева. – Я-то тут при чем?

– Ты можешь мне помочь.

– Чем, интересно?

– Устрой мне встречу с бывшим Денискиным продюсером, и как можно скорее. Желательно прямо сегодня…

– С Невским?

– Понятия не имею, как его зовут.

– Его зовут Игорь Александрович Нагибин. Он директор продюсерской компании «Арт-Джи». Это очень занятой человек, и я сомневаюсь, что он бросит все дела и к тебе помчится…

– А ты его уговори.

– И не подумаю, – завредничала дочура. – Я ему, конечно, скажу, но даже не знаю, сможет ли он на этой неделе с тобой встретиться…

– Ева, ты дура, – устало вздохнул Вульф. – А я-то всегда считал свою дочь очень умной, но теперь понимаю, что переоценил тебя. Из-за глупого упрямства и желания мне досадить ты делаешь хуже себе же. – Она громко запыхтела в трубку, но перебивать не стала – заинтересовалась. – Уж я-то знаю, что ты больше других заинтересована в том, чтобы убийца брата был найден, ведь именно ты первая подозреваемая.

– Откуда ты знаешь? – сдавленно спросила Ева.

– Вопрос, как я полагаю, риторический. Поэтому отвечать не буду, скажу лишь, что у ментов против тебя уже есть улики…

– Показания этой старой грымзы, что ли?

– Если бы… – Он, устав держать телефон возле уха, включил громкую связь и закончил: – На пушке найдены отчетливые отпечатки. И я больше чем уверен, что они окажутся твоими…

– Что-о-о?

– Что слышала.

– Не может быть! – Ева сорвалась на крик. – Ты это только что придумал, чтобы я…

– На пушке окажутся твои отпечатки, вот увидишь, – терпеливо повторил Вульф. – Не зря же их оставили. Тем более такие четкие.

– Но я никогда ее держала в руках этот пистолет! – Голос ее задрожал, как будто она вот-вот заплачет, но Ева, истинная внучка Элеоноры, быстро взяла себя в руки и продолжала уже более спокойно: – Откуда мои пальчики на нем могут взяться, если я впервые увидела этот чертов «браунинг», когда менты его обнаружили в кадке с пальмой?

– Нет, Ева, ты должна была его видеть и трогать раньше. И если я прав, то тебя скоро вызовут в ментовку, чтобы снять твои отпечатки и сличить их с найденными. Если они окажутся идентичными, тебя возьмут под стражу.

– Хочешь сказать, что мне кто-то подсунул пушку, чтобы я за нее схватилась? А потом ею убили моего брата… желая подставить меня.

– Нет, его убили, потому что хотели убить, но заодно решили подставить и тебя. Повторяется моя история. Помнишь, как погибла твоя бабушка?

– Алекс зарезал Элеонору твоим кинжалом, чтобы увести ментов по ложному следу, – мгновенно подхватила Ева. – Но меня, папуля, похоже, конкретно подставляют! Заманили Дусика в мой дом, как-то пришили его, а главное – для этого раздобыли пушку, на которой мои пальчики… И убей меня, я не знаю где! Я не помню, чтоб держала в руках оружие.

– Придется вспомнить.

– Я понимаю, но…

– Потом, Ева, – оборвал ее Вульф. – Если хочешь, мы это обсудим потом, сейчас мне хотелось бы встретиться с Денискиным продюсером. Ты сможешь это устроить или мне найти его по своим каналам?

– Ладно, уговорил, я это устрою. Приезжай ко мне. Нагибин здесь будет.

– У тебя дома?

– Ну да. Он же и мой продюсер тоже. И как раз сегодня мы встречаемся, чтобы обсудить гастрольный график.

– Так что ж ты мне раньше… – начал возмущаться Вульф, но Ева уже отсоединилась. – Вот стерва, – без злости проворчал Новицкий и, тронув водителя за плечо, сказал: – Никуда ехать не надо, я дойду пешком.

Он вылез из машины и зашагал по Арбату в направлении отчего дома. Телохранители безмолвными тенями двинулись следом.

Ева едва успела переодеться после визита в адвокатскую контору, как явился папашка. Открыв дверь, она остолбенела. Эдуард Петрович Новицкий, которого она видела последний раз два года назад и которого помнила очень толстым, одышливым стариком, сейчас оказался стройным, спортивным мужчиной в полном расцвете сил. Он выглядел даже моложе, чем десять лет назад, в пятьдесят, теперь же ему было шестьдесят, а никто не дал бы больше сорока пяти.

– Привет, – поздоровался с ней папаша и, не дожидаясь приглашения, вошел. Впрочем, другого от старого бандюка, пусть и сильно изменившегося внешне, ожидать не приходилось. – Продюсер твой уже тут?

– Нет еще, запаздывает, – ответила Ева, устремляясь за отцом в гостиную. – В пробке стоит. А ты как умудрился так быстро доехать? Мигалочку, что ли, прикупил?

Он неопределенно пожал плечами и, войдя в комнату, стал по ней расхаживать. Ева с недовольством следила за тем, как бесцеремонно Вульф шлепает по ее квартире, хватая антикварные безделушки и тут же ставя их обратно, словно не для того берет, чтобы полюбоваться, а лишь бы облапать. В итоге, не выдержав, Ева рявкнула:

– А ты, папуля, не очень тут расхозяйничался?

– Ты о чем, доченька?

– Шастаешь обутый по персидским коврам, хватаешь антикварные статуэтки грязными руками…

– Так ты б мне тапочки предложила, я бы переобулся. А руки я вымыл перед тем, как к тебе поехать, – с фальшивым смирением проговорил он, но тут же сменил тон на привычный – грубоватый: – Что же касается моего хозяйничанья, то не забывай, я вырос в этой квартире и по персидским коврам ходил задолго до тебя…

– Да какая разница! – вспылила Ева. – Теперь-то это мой дом и…

– А твой он лишь потому, что я такой добрый – позволяю тебе тут жить. Была б моя воля, выкатилась бы ты отсюда еще тогда, когда ту аферу с выселением собственной бабки проворачивала… – Заметив растерянность на лице дочери, Новицкий усмехнулся: – А ты думала, я не в курсе? Да я узнал об этом в тот же день, когда ты со своим любовником-нотариусом сговорилась, только вмешиваться не стал, дай, думаю, посмотрю, кто из двух ведьм победит: молодая или старая?! – Вульф одобрительно подмигнул Еве. – Но ты молодцом оказалась, переиграла свою бабульку, хотя я, честно говоря, ставил на нее. До тебя Элеонору переиграть никому не удавалось. Как умудрилась-то, дочура?

Ева не стала ничего отвечать, она вообще решила больше с так называемым отцом не разговаривать. Демонстративно фыркнув, она подошла к бару и налила себе и Вульфу по сто граммов виски. Но папашка от своей порции отказался.

– Я не пью, – сказал он, усаживаясь на диван и беря в руки журнал с Евой на обложке. – Пришлось отказаться от алкоголя, чтобы похудеть, а теперь просто не хочется…

Ева пожала плечами и взяла оба стакана себе. Но не успела сделать и глотка, как по квартире разнесся звонок, ознаменовавший появление Гоши.

Продюсер ввалился в квартиру и, как всегда, вместо приветствия начал жаловаться на погоду, пробки, свою язву. Он трещал без умолку, успевая при этом раздеваться, рыться в портфеле, щелкать кнопками сотового телефона. Гоша был очень деятельным, но чрезмерно суетливым, из-за чего Еве казался похожим на Лео из «Смертельного оружия». Он и внешне чем-то напоминал Джона Пеши: такой же невысокий, упитанный, лысоватый, с большим носом и узкими хитрыми глазками. Только голос у Гоши был не скрипуче-писклявый, а красивый, глубокий, очень сексуальный. Слыша его в трубке, Ева всегда поражалась, как мужчина с таким чувственным голосом может так бледно выглядеть. Впрочем, в обаянии Гоше нельзя было отказать, поэтому связь с ним такого красавца, как Батыр, объясняла не только выгодой, но и симпатией.

Разоблачившись и сунув телефон в карман, Гоша потопал в гостиную. По пути он продолжал трещать, но Ева его не слушала. Она думала о своем адвокате Петре Моисееве. За те два года, что они не виделись, он совсем не изменился: выглядел все так же молодо, был ухожен, строен, великолепно одет, и Еве он показался еще красивее. Она сама не знала, что тому виной, его новая, более неформальная прическа (более длинные волосы) и дымчатые очки с небольшими диоптриями, придающие ему дополнительный шик, или ее всколыхнувшиеся чувства. По всей видимости, последнее, и даже наверняка, но Ева гнала от себя эти мысли, боясь их больше маячившей на горизонте перспективы оказаться подследственной.

Она знала – влюбляться нельзя ни в коем случае, тем более в такого мужчину, как Петр. И дело, естественно, не в его семейном положении (она без зазрения совести уводила женатых мужиков из семьи, после чего бросала), а в его непоколебимой внутренней силе. Несмотря на метросексуальность, красоту и подростковую стройность, от Петра так и веяло мужественностью. Не показной, мускулатурно-щетинистой, а потаенной, первобытной, умело скрытой под безупречными манерами и интеллигентными чертами. Ева при первом знакомстве ее и не рассмотрела, обманувшись, как многие, но теперь знала наверняка – Петр не даст вить из себя веревки, как остальные козлики, не позволит обращаться с собой, словно с дрессированной болонкой… Она до сих пор помнила, как он отшил ее тогда, два года назад. Хотя безумно хотел – она чувствовала это и телом, и своим бабьим нутром, – но смог устоять. Потому что знал, пойди он сейчас на поводу у своего желания, пути назад не будет. Ева околдует его, превратит в свою игрушку, а потом выкинет за ненадобностью – с теми, кто безумно любит, всегда так происходит, поскольку они глупы, слабы и безвольны…