Карма фамильных бриллиантов - Володарская Ольга

– Чтоб он остался со мной из чувства долга? Ну уж нет!

Сергей отъехал на обочину, остановился и, обернувшись к дочери, стал ее увещевать:

– Ну дури, Аня. Нельзя принимать жизненно важные решения в нестабильном душевном состоянии. Ты перенервничала сегодня, ты не в себе и не способна мыслить трезво…

– Напротив – мои мысли трезвы, как никогда. Это раньше я была наивной дурочкой. Я верила, что такой мужчина, как Петр, может искренне полюбить меня и что я, рвань из коммуналки, стану ему достойной подругой жизни. – Она горько рассмеялась. – Да мы ж как те дельфин с русалкой из песни. Не пара, не пара, не пара!

– Какая же ты у меня дурочка, – покачал головой Сергей. – И очень на свою мать похожа. Она тоже лет до пятидесяти не могла поверить, что достойна и любви, и уважения, и счастья. – Он завел мотор и, вырулив на дорогу, сказал дочери: – Я не дам тебе все разрушить. И в Светлогорск уехать, не предупредив мужа. Сейчас мы вернемся домой, ты соберешь вещи, отдохнешь, а когда вернется Петр, вы обо всем поговорите…

– Да не могу я, как ты не понимаешь? Ни говорить с ним, ни видеть его… По крайней мере сегодня. – Она упрямо сжала свой пухлый рот, но почти тут же разжала губы и беспомощно прошептала: – Я не знаю, что мне делать, папа. Я запуталась… – Сергей хотел сказать что-то утешительное, но она не дала ему рта раскрыть, подалась вперед и выпалила: – Едем домой.

– Вот молодец, – похвалил было ее Сергей, но услышал совсем не то, что ожидал:

– Я возьму документы, соберу кое-какие вещи, Данилкин намордник найду и справки о прививках. Если за это время Петр дома не появится, мы уедем в аэропорт, там ведь есть гостиница, где можно переночевать.

– Но, Аня!..

– Все, папа, я так решила. А если тебя смущает то, что мы смоемся по-английски, то я согласна написать Петру записку.

И она, плотно сжав губы, замолчала. После этого, обняв Данилку, Аня придвинулась к окну и стала в него смотреть, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Ева подалась вперед и порывисто обняла его. Застигнутый врасплох, Петр вздрогнул и стал ждать привычной реакции своего тела на Евино прикосновение, но ее не последовало. Ни дрожи, ни томления, ни возбуждения – ничего! Это было так удивительно, что Петр, не поверив собственным ощущениям, не отстранился сразу. Он ощущал прикосновение ее роскошной груди, чувствовал ее завораживающее тепло, ловил дразнящий запах, не исчезнувший бесследно даже за многие часы заключения, но ничего, кроме легкого удовольствия, не испытывал. Как будто с него сняли заклятие! Ева продолжала ему нравиться, и Петр все еще находил ее безумно сексуальной, но не горел тем бешеным желанием, что овладевало им при одной только мысли о ней. После разговора с Батыром Петр взглянул на нее другими глазами и в роскошной самке рассмотрел женщину: красивую, умную, сильную, но бездушную, холодную, эгоистичную, и понял вдруг, что эти черты его отталкивают. И стоило ему это осознать, как Евины прелести перестали его манить, а сама она уже не казалась ему богиней…

– Спасибо вам, Петр Алексеевич, – шепнула Ева ему на ухо. – Вы не представляете, как я вам благодарна…

– Это моя работа, Ева, так что не за что!

– Нет, есть за что. Если б не вы…

– Вас все равно бы выпустили. Головин сообщил, что преступление раскрыто. Убийца найден.

– И кто он?

– Он не сказал. Буркнул про тайну следствия и унесся по своим делам.

– Засранец! – с чувством процедила она.

– Зря вы так, Головин молодчина. Он настоящий профессионал. И умница. Между прочим, своим освобождением вы и ему обязаны…

– Да перестаньте вы его пиарить! – отмахнулась Ева и улыбнулась лучисто. – Дайте я лучше вас поцелую.

И она, легонько обняв Петра за шею, чмокнула его в щеку. Именно чмокнула, бесстрастно, сухо, вскользь, а не как обычно – горячо, влажно, завлекающе. А оторвав губы от его лица, с улыбкой посмотрела ему в глаза и тихо сказала:

– Я отпускаю тебя, Петенька.

И он почему-то сразу понял, что она имеет в виду. А Ева, видя, что он понимает, добавила:

– Больше я тебя не потревожу. Я начинаю новую жизнь… – Ее улыбка немного притухла, но стала нежнее. Ева бросила взгляд за спину Петра, где у фонарного столба стоял высокий черноволосый мужчина в распахнутой куртке, и, кивнув ему, закончила фразу: – С ним!

Петр обернулся и увидел Батыра. Парень ждал Еву, держа в одной руке огромный букет белых лилий, а в другой небольшой чемодан с вещами – похоже, этот чемодан был единственной его собственностью.

– Правильный выбор, – одобрил ее решение Петр и, сжав на прощание Евины пальчики, заторопился к своей машине.

– Куда вы убегаете, Петр? – окликнула его Ева. – Поедемте с нами. Закатимся в какой-нибудь крутой ресторан, отпразднуем мое освобождение…

Петр отрицательно мотнул головой и зашагал к «Пежо» так быстро, будто хотел нагнать потерянное время!

Вещи были собраны. Документы с деньгами положены в сумку. Данилкины справки и намордник найдены. Записка написана («Прощай!») и прикреплена к зеркалу в спальне. Но Аня все сидела на кровати, теребя край подушки и тяжело вздыхая. Она не знала, как поступить. Вернее, знала, что надо уходить, немедленно уходить, потому что столь долгое отсутствие Петра говорит лишь об одном – он с Евой, ибо в такой час ему больше быть негде; но никак не могла решиться на это. Ее раздирали противоречия. С одной стороны, она любила мужа и хотела прожить с ним всю жизнь, но с другой, если ее не любят и не хотят, что это за жизнь? Вот и мучилась Аня, не зная, как поступить: либо остаться и примириться с унизительной действительностью, либо уйти и гордо страдать в одиночестве…

Аня покосилась на часы, на которых было начало двенадцатого, и снова вздохнула. Она презирала себя за нерешительность, мягкотелость, трусость, но все тянула и тянула с решением. Измучив себя окончательно, Аня взяла с тумбочки бабулин дневник. Она иногда использовала его в качестве советчика (это мать научила ее «гадать» по книгам – она использовала для этого сборник японской поэзии). Открывала наугад, наобум выбирала строчку и, прочитав ее, принимала решение. Вот и теперь Аня решила обратиться к помощи дневника. С зажмуренными глазами она раскрыла тетрадь, провела пальцем по странице и, уперев подушечку в одну строку, разлепила веки.

«У меня было море мужчин», – прочитала Аня и подумала: «Это не про меня, а раз так, то на совет бабули надеяться не стоит…» Но все же решила для верности дочитать отрывок до конца и вот что увидела:

«… Некоторых из них я любила, кого-то уважала, многих лишь терпела, но всех бросала, ни на миг не сомневаясь в правильности такого поступка и не сожалея о содеянном. И лишь один разрыв едва не разорвал мое сердце! Когда я бросила Сережу, думала, что умру. Я страдала долгие годы, изводя себя тем, что пошла по самому легкому пути. Я отвергла его, потому что так подсказывал мне разум (и намекал господь, послав нам в наказание больного ребенка), а надо было слушать сердце. И бороться за свою любовь! До конца бороться даже в том случае, если она, как наша, было противоестественной, неправильной… и даже проклятой… Любовь того стоит!»

Аня оторвала затуманившийся от слез взгляд от расплывающихся строчек и прошептала: «За любовь надо бороться, она того стоит!» Потом, захлопнув дневник, порывисто встала и начала вышвыривать вещи из чемодана. За этим занятием ее застал отец.

– Ты что делаешь? – спросил он, посмотрев на груду сваленной на полу одежды.

– Борюсь! – возбужденно выкрикнула Аня, продолжая опорожнять чемодан. – За свою любовь!

– То есть, как я понимаю, мы остаемся?

– Да!

– Вот это правильно, – расплылся в улыбке Сергей и стал собирать вещи с пола и аккуратно складывать их на кресло. А Аня, швырнув пустой чемодан в шкаф, сорвала с зеркала записку и разорвала ее на мелкие клочки. Когда бумажное «конфетти» рассыпалось по комнате, из прихожей донесся радостный лай Данилки, и Сергей воскликнул: – Петр вернулся!

Аня и сама это поняла, но вместо радости испытала тревогу. Она не знала, как вести себя с ним (а уж как за любовь бороться – и подавно!), поэтому, вместо того чтобы выбежать из комнаты навстречу мужу, села на кровать и застыла. Петра встречать вышел Сергей.

– Что с твоим телефоном? – услышала она голос отца. – Весь день до тебя дозвониться не мог…

– Отрубил, когда был у прокурора, а потом забыл включить, – донесся до нее ответ, и сердце екнуло при звуках родного голоса. – А где Анюта?

– В спальне.

– Спит?

– Нет, тебя ждет…

– Анюта! – зычно позвал ее Петр. – Иди сюда, у меня для тебя сюрприз! – И более тихим голосом добавил, обращаясь к Сергею: – Три часа по Москве мотался, пока нашел, вот и задержался так…

Услышав это, Аня вскочила с кровати и бросилась из комнаты. Выбежав в прихожую, она увидела мужа, стоящего у приоткрытой двери. Лицо его раскраснелось от мороза, в волосах поблескивала влага от растаявших снежинок, а на губах блуждала такая счастливая улыбка, что Аня не сдержалась и радостно рассмеялась. В ответ на ее смех Петр крикнул: «Сюрприз!» и, выбежав за дверь, втащил в прихожую большую, пушистую, дивно пахнущую хвоей живую ель.