Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски - Крамер Марина

Гена с охраной приехал только к часу ночи, за это время Хохол успел выкурить почти пачку сигарет и посмотреть какой-то бестолковый фильм по ночному каналу. Когда уставший от перелетов Гена принялся за ужин, Женька, налив себе большую кружку чаю, сел напротив и стал терпеливо ждать, пока тот поест, чтобы приступить к расспросам. Глядя на то, как ловко орудует одной рукой и протезом телохранитель, Женька в очередной раз удивился силе его характера – не сломался мужик, освоил сложнейший протез и владеет им не хуже, чем настоящей рукой. Гена отложил вилку и нож, промокнул салфеткой губы и откинулся на спинку стула:

– Ну, спрашивай, Жека…

– Да что спрашивать… ревел? – угрюмо отозвался Хохол, имея в виду сына.

– Как белуга! – подтвердил Гена, чуть улыбнувшись. – Еле-еле ушел… Дед его чем только не завлекал, что только не обещал…

– О, все, твою мать! – с досадой протянул Женька. – Дорвался до внука! Разбалует он его, я потом не соберу в кучу! Кабы не нужда – ни за что не отвез бы!

– Да ладно тебе! За пару дней ничего не случится. Здесь-то что?

– А что? Пока тихо, мы ж еще и не начали. Казак мне сегодня тему протолкнул – мол, пацаны не хотят с решением Беса соглашаться, за меня все мазу тянут, – криво усмехнулся Женька. – Можно подумать…

– Жека… а что, собственно, тебя отсюда гонит? – неожиданно спросил Гена, сжимая и разжимая пальцы протеза, что сопровождалось неприятным металлическим звуком. – Ну, мне-то скажи.

– Не могу я здесь. Понимаешь – тяжело мне, тут все напоминает о ней, все… Я свихнусь так, а мне еще ребенка вырастить надо.

Лицо Хохла стало совсем мрачным, брови сошлись на переносице, а глаза потускнели. В душе он поразился себе в очередной раз – это ж как надо сыграть… Станиславский и тот прослезился бы… «Актерище ты, Хохол, актерище…»

– Гена, ты иди, пожалуй, отдохни. А завтра мы все обдумаем.

Гена кивнул и ушел в коттедж охраны, а Хохол поднялся в спальню, вытащил из гардеробной Маринину шелковую рубашку и бросил на подушку рядом с собой, чтобы иметь возможность уткнуться в нее лицом и всю ночь чувствовать родной запах.

– До скольки нам выпало счастье? – поинтересовался Женька, глядя в окно за тем, как Егора забирает в свою машину миссис Стэнтон.

– Она сказала – привезет мальчиков сама, а предварительно позвонит. И потом – парк, клоуны, спектакль… это не на час и не на два. – Марина лежала на кровати, вытянувшись всем телом. Черное шелковое кимоно чуть распахнулось, открыв до колен загорелые ноги, и Хохол, задернув тонкую штору, сглотнул слюну от этого зрелища:

– Ты меня разводишь… – Он опустился на кровать и погладил Марину по ноге.

– Не ведись. У меня голова болит что-то, – пожаловалась она, и у Хохла сразу пропало игривое настроение:

– Может, поспишь?

– Нет, просто полежу. Иди ко мне…

– Если я приду, ты точно просто не полежишь, – усмехнулся Женька, однако отказать себе в удовольствии обнять ее не смог, завалился рядом. – Конечно, котенок… – Его поцелуи стали чаще, руки уже развязывали пояс кимоно, обнажая покрытое загаром тело. – Иди сюда… вот так…

Марина любила минуты их близости, даже научилась получать удовольствие от привычки Хохла ко всяким киношным трюкам. Ну, если даже не удовольствие – то относилась без раздражения. Годы не уменьшили ее страсти к сексу, и Хохол, который был старше, из кожи вон лез, чтобы не разочаровать свою искушенную и требовательную любовницу, чтобы даже мысли у нее не возникло о том, что Женя уже не тот, что прежде. Всякий раз, демонстрируя ей все, на что способно его все еще крепкое и тренированное тело, он подсознательно доказывал, что он лучший, что только с ним она будет счастлива. Будучи человеком неглупым, Женька понимал, что удержать Марину рядом в состоянии только сильный человек, только тот, кто сумеет чем-то зацепить ее, заинтересовать. Желающих всегда было пруд пруди, однако мало кто отваживался – понимали, что с такой женщиной справиться под силу только тому, кто не побоится ее непростого характера и власти ее красивого тела.

Сейчас, совершенно измочаленный, Женька откинулся на спину, тяжело дыша, и Марина, положив на его грудь голову, благодарно улыбнулась и шепнула:

– Все соревнуешься? Не надо, дурачок…

И ему стало не по себе – оказывается, она все прекрасно понимала и знала…

– Я не соревнуюсь, с чего ты взяла? Я хочу, чтобы тебе было хорошо…

– Мне хорошо. Но ты прекрати изводить себя и доказывать мне, что ты круче всех. Я и так в этом не сомневаюсь. У меня никого нет, кроме тебя, и уже никого не будет – я старею, Женька, оглянуться не успею – сорок стукнет.

– И в сорок твоя жизнь закончится? – ласково улыбнулся он, проведя пальцем по ее профилю. – Да тебе сейчас едва больше двадцати пяти, Маринка… И мне не важно, сколько там по паспорту…

– Почему от тебя кровью несет? – недовольно поморщился Валерка Кулик, глядя на развалившегося перед ним в кресле Хохла.

– Чем? – невозмутимо переспросил Женька, выбив из мятой пачки сигарету. – Что ты выдумываешь?

Кулик покачал головой и тоже взял сигарету:

– Жека, ты кого хочешь обмануть? Я прекрасно знаю, как пахнет кровь.

– И что? Может, я курицу резал?

– Ага, а курица перед этим на двух ногах носилась и курила…

– Это не твое дело, Валерик, – растягивая слова, проговорил Хохол, и в его голосе послышалась угроза. – Лучше расскажи – все приготовил?

– Приготовил. Когда?

– Завтра утром. Самолет в десять утра, в порту должны быть за полчаса до вылета, я договорился. В салон будем заходить последними, да с нами никто и не летит – я все откупил, весь первый салон. – Хохол сунул окурок в пепельницу и выразительно взглянул на сидящего напротив врача. – Ты тут сам все сделай, да? А я встречу в порту.

– Да, конечно, тебе смысла нет сюда ехать, – согласился Валерка. – Ты-то улетишь, а я вернусь, как потом объясняться буду, если кто поинтересуется?

– Ой, да не очкуй, – сморщился Женька. – Никто тебя не потревожит – кому надо? Значит, договорились – в половине десятого машина должна быть у здания аэропорта. Ладно, поеду… Мышке скажи, что я был.

– И не зайдешь даже? – спросил удивленно Валерка – странно как-то, чтобы Хохол уехал, даже не взглянув на Марину. – Она улыбалась сегодня, я вошел – а она голову повернула к двери и улыбнулась. Узнала, что ли?

Женька болезненно сморщился, но все же отрицательно покачал головой. Не мог же он объяснить Кулику, что просто не может войти к Марине в палату таким – пропахшим чужим ужасом и смертью, чужой кровью. Поэтому, как ни тяжело ему было, поехал домой, так и не повидав любимую.

Дома, приняв душ и выкурив пару сигарет, Женька почувствовал себя немного лучше, спокойно вытащил чемоданы, погрузил их в «Хаммер», еще раз проверил все документы, лежащие в большом кейсе с кодовым замком, оглядел каминную. На полке валялись небрежно брошенные Мариной серьги – у Даши за столько дней так и не поднялась рука убрать их, эти валяющиеся на каминной полке серьги создавали иллюзию того, что Коваль либо здесь, дома, либо уехала в офис. Хохол подбросил сережки на ладони, словно взвешивая, потом сунул в кейс и закрыл замок. Поставив кейс рядом с вешалкой в прихожей, Женька побрел по дому, прощаясь с местом, ставшим ему родным за все годы. Трехэтажный коттедж выглядел пустым и заброшенным, словно вместе с хозяевами его покинуло что-то, присущее только этому дому. «Интересно, новый хозяин переделает здесь все или нет? – пронеслось в голове Хохла. – Я бы не стал, только ремонт бы сделал. Дом спланирован идеально, да и как иначе – Малыш все же строитель был, под себя делал, а уж в комфорте он понимал, как никто. И Маринка любила, чтобы все удобно… Любит, – машинально поправился он. – Что за привычку взял, урод, думать о ней в прошедшем времени? Она жива, и будет жива – я все для этого сделал, она не подведет…»

…Когда кошмар с транспортировкой носилок из «Скорой» в салон самолета и размещением их так, чтобы не шевелились, закончился и Валерка с кислородной маской наготове сел у Марининой головы, Хохол немного расслабился и откинулся на спинку кресла. Несколько часов – и они в Москве, а там почти сразу регистрация на рейс в Лондон. Мышка улетела двумя часами раньше, плакала так, что у Хохла заболело сердце, он пообещал, что позвонит сразу, как только окажется в Бристоле. Разумеется, сдерживать обещание он не собирался.

Оставалось надеяться, что в Москве Виктор Иванович не задержится с Егоркой и документами…

После взлета Женька переместился ближе к Марининой голове, чтобы видеть лицо, взял прохладную бледную руку, подышал, согревая, поправил одеяло, укутавшее Марину до подбородка, и глянул на озабоченное лицо Кулика, следившего за небольшим монитором:

– Что там?

– Да вроде нормально… только пульс очень прыгает, боюсь, как бы давление не поднялось…