Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски - Крамер Марина

– Что там?

– Да вроде нормально… только пульс очень прыгает, боюсь, как бы давление не поднялось…

– Ты меня не пугай! – чуть повысил голос Женька. – Ей точно не хуже?

– Да не хуже, не хуже, успокойся, – раздраженно бросил Валерка, порядком уставший от постоянных угроз. – Выпей хоть водочки, что ли, расслабься.

– Нельзя мне.

– Ну, гляди, как знаешь, – пробормотал врач, снова переведя взгляд на бледное лицо пациентки.

Женька тоже смотрел на Марину, смотрел, не отрываясь, словно хотел увидеть следы того, что она чувствует, какие-то ее эмоции. Она же только хлопала ресницами и морщила лоб. Черный капюшон спортивной кофты, затянутый под подбородком, делал и без того бледное лицо совсем бескровным и оттого похожим на маску. Это сравнение не совсем понравилось Хохлу, он тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.

– Нет, котенок, ты все равно у меня самая красивая, – прошептал он, наклонившись губами к самому ее уху и не обращая внимания на сидящего рядом Валерку. – Я люблю тебя, родная…

Ему показалось, или ее губы чуть дрогнули в легкой улыбке? Нет, не показалось – Марина чуть скосила глаза в его сторону и улыбалась… Женька снова взял ее руку в свои, целовал, гладил, а Коваль продолжала улыбаться, следя за ним глазами.

– Видишь, Валерка, она все понимает. Смотри… – Хохол чуть сдвинулся в кресле, так, чтобы Марина не могла его увидеть, и она начала поворачивать голову. Найдя Женьку, она сфокусировала взгляд и свела брови, и Хохол поспешно погладил ее по щеке. – Нет-нет, родная, я с тобой… Видишь, лепила хренов? – повернулся он к Кулику. – Я же сказал – она будет такой, как была, даже если я при этом дураком стану.

– Ты и так уже в шаге, – буркнул Кулик еле слышно.

Как довольно хороший специалист, он не верил в то, что Марина будет прежней, а еще вполне справедливо опасался, что совсем скоро в мозгу могут наступить необратимые изменения, и тогда счастьем будет уже то, что Коваль сможет хоть как-то реагировать, не говоря уже ни о чем другом. Но Хохол так верил в то, что подобного не произойдет, и Валерка не решался даже заговаривать с ним на эту тему. «Надо же, как привязала мужика!» – подумал Кулик не без уважения. Он знал Марину много лет, еще задолго до того, как она стала железной Наковальней. Помнил еще по институту высокую, стройную шатенку с синими глазами и невероятной фигурой. За ней волочились практически все парни, однако она не замечала никого вокруг, даря внимание мрачному красавчику Нисевичу, который, в свою очередь, ревниво охранял свою добычу от любых посягательств извне. Валерке, низкорослому, белесому «ботанику», эта пара казалась сошедшей с Олимпа, не меньше. Чтобы самому приблизиться к Марине хоть на пять шагов, он даже не думал. Позже, уже работая в больнице, они иногда оказывались рядом на планерках, но и тут Нисевич был начеку.

Валерка любил свою жену, но она была обычной женщиной с обычными недостатками. Марина же казалась ему идеальной и потому недоступной. Но недоступное, как известно, притягивает… Однако Кулик прекрасно понимал, что вряд ли посмеет даже сделать попытку. Вон как зыркает в его сторону Хохол всякий раз, когда Валерка прикасается к Марине, а уж думать о том, что произойдет, если вдруг он позволит себе лишнее… Даже лекарства в подключичный катетер он вводит под чутким вниманием Женьки, тот сам расстегивает черную спортивную кофту, зорко следя, чтобы, не дай бог, не открылась грудь. Да оно и понятно – будь у Валерки такая женщина, он тоже не подпускал бы к ней никого.

Марина зашевелилась, подняла руку, и Хохол сразу вскинулся, поймал тонкие пальцы:

– Что, котенок?

Сухие губы едва шевельнулись, и из них вырвался не то хрип, не то шепот. Женька наклонился к ним ухом и скорее почувствовал, чем услышал:

– Пиить…

Он вскочил на ноги и победоносно глянул на Кулика:

– Слышал?! Ты слышал?! Она пить просит! – и метнулся к соседнему сиденью, где стояла большая сумка со всякой всячиной, вынул бутылку «Перье» и, отведя чуть в сторону торчавший из носа зонд, бережно влил Марине в рот несколько капель.

Она проглотила, закрыла глаза, как будто устала, и Женька, бросив бутылку куда-то себе за спину, осторожно положил голову ей на грудь и вдруг почувствовал на затылке ее руку – такой знакомый, привычный жест… Хохол замер, боясь пошевелиться, спугнуть, старался даже не дышать, чтобы не нарушить ничем состояние счастья, охватившее его. Она повторила свой любимый жест, всегда так делала, едва только он прижимался к ней, любила касаться рукой его бритой наголо головы.

– Устала, моя маленькая? – пробормотал Хохол, оторвав голову от ее груди. – Ничего, скоро все наладится… в Москву уже скоро прилетим, час остался. Там Егорка, там отец твой… а вечером уже в Лондоне будем, потом машиной – домой… Вот видишь, котенок, кто бы раньше сказал, что я буду Англию домом называть – не поверил бы, а пришлось. Ну, это ерунда все, лишь бы у тебя наладилось.

…К подобной встрече с сыном Женька оказался не готов. Ему и в голову не пришло, что ребенок, увидев носилки и на них – мать, поднимет такой крик… Виктор Иванович разрывался между внуком и дочерью, старался успокоить мальчика и одновременно побыть хоть немного напоследок возле Марины, но Егор орал все громче, и управы на него никакой не было. Женька, разозлившись, сильно шлепнул его по попе, чем только усугубил происходящее.

– Ма-ма! – закатывался мальчик, протягивая ручки к носилкам. – Ма-му-яяяа!

– Да закрой ты рот! – не выдержал Хохол, рявкнув так, что на него обернулась едва ли не половина находившихся вокруг людей. – Мама болеет, нельзя к ней! А будешь орать, я тебя еще не так отшлепаю, ты понял?! – Он сильно встряхнул замолчавшего на какой-то момент ребенка.

С перепугу тот перестал плакать, однако руки к матери все равно тянул, и тогда Валерка, подойдя сзади, тронул Хохла за рукав:

– Ну, пусть он ее за руку возьмет – кому хуже будет? И он успокоится, да и она, может, как-то отреагирует.

Хохол мрачно кивнул, соглашаясь с его доводами, и поставил Егора на ноги, подвел к носилкам и сам положил его ручку на Маринину. Коваль скосила глаза и, увидев сына, тяжело вздохнула. Егорка же, прикоснувшись к матери, моментально перестал даже всхлипывать, крепко ухватился за ее пальцы и, распахнув глазенки, смотрел на нее. С другой стороны носилок стоял Виктор Иванович, и его плечи вздрагивали от беззвучных рыданий. Он тоже держал дочь за руку, и его длинные пальцы с чуть сморщенной кожей слегка подрагивали. Никто не мог точно сказать, увидятся они еще раз или нет, суждено ли им встретиться снова, и от этого у Виктора Ивановича было чувство, что сейчас он теряет так недавно обретенную дочь навсегда. Конечно, Англия – не край света, однако неизвестно, можно ли будет ему беспрепятственно поехать туда, не повлечет ли его приезд неприятности для Марины и ее семьи.

«Ведь не напрасно же Евгений так торопил события, так наскоро собрался, продал все, обрубил все нити, связывавшие их с Россией, – думал старый журналист, когда вез сегодня маленького Егора в аэропорт. – Значит, есть что-то, о чем даже я знать не должен… Ну, пусть, зато теперь я знаю, что она жива и окажется в безопасности, и все будет в порядке».

Однако Виктор Иванович не представлял, что Марина лежит без движения и почти ни на что не реагирует, что ее сопровождает врач с набором каких-то датчиков и полным саквояжем лекарств. Когда через знакомого в британском консульстве Виктор Иванович оформлял визы и покупал билеты, тот был поражен – кто-то скупил все билеты в салон бизнес-класса. Такого в практике «Бритиш Эйрвэйз» еще не было. Но таково было категорическое требование Хохла, когда тот позвонил с просьбой о помощи.

– Я не могу везти ее в присутствии еще кого-то – она не в том состоянии, чтобы рядом были люди. Поэтому все билеты в бизнес-класс должны быть мои, – заявил он, и у Виктора Ивановича не нашлось, что возразить.

Теперь он был полностью согласен с Женькой – в таком состоянии Марине, действительно, не были нужны попутчики. Дочь выглядела уставшей и сильно похудела, словно истекла. Бледная кожа обтягивала заострившиеся скулы, волосы едва начали отрастать, под глазами черные тени, в носу зонд, зажатый специальной прищепкой. Зрелище было удручающим, и от этого у Виктора Ивановича болело сердце. Да еще внук… Его хорошенькая мордашка то и дело кривилась в плаче, те несколько ночей, что мальчик провел в квартире деда, обернулись сущим адом – Егор ревел до тех пор, пока не засыпал, измученный собственной истерикой. Виктор Иванович измотался, но сделать ничего не мог. И вот сегодня Егор молчит, держится за руку матери и молчит, не плачет, а только шныряет глазенками по сторонам. Внезапно Марина сделала движение в сторону, и Женька тут же оказался рядом, но она повернулась на бок и потянула к себе Егорку. Хохол моментально сориентировался, жестом усадил на место Валерку и чуть подтолкнул мальчика: