Сломанные крылья - Михайлова Евгения

– До каких пор ты предлагаешь мне ждать? Пока ребенка не отправят в богом забытый приют? Пока на помойку не выкинут? Пока педофилам не продадут?

– Мне сказали: там нормальные, приличные люди.

– Ты мне тоже как-то сказал, что руку поранил. Я после встречи с тобой не верю в существование хороших людей.

– А как же тот? Верзила твой?

Оля бросилась на Виктора и сильно ударила его по лицу, поцарапав щеку отросшими ногтями. Он сжал ее кисть, сжал другую руку, но не ударил.

– Не смей больше так делать, – сказал он сдавленным голосом. – Не забывай, что мне убить тебя проще, чем терпеть твои приставания и капризы.

– Знаешь, за что я больше всего тебя презираю? – холодно спросила Оля. – За то, что ты украл жизнь у меня и моего ребенка, а добить духу не хватает. Трусливая мразь.

– Заводишь? – спокойно произнес Виктор. –Я все равно тебя не убью. Нужна ты мне.

– Пошел вон отсюда, сволочь. Мне нужно подумать о своем любимом «верзиле». Я мечтаю о нем днем и ночью. Это от него я хотела родить ребенка.

– Вот сейчас я мог бы тебя и убить. Поэтому ухожу. А ты подумай: лучше ли тебе будет от такого поведения? Я ведь жду, когда ты ко мне привыкнешь. Я ведь на самом деле тот дом мог бы тебе показать.

Виктор быстро вышел из погреба. Оля легла на свою доску и свернулась в такой тугой комок, чтоб сердце не билось, чтоб душа задохнулась. Умом она понимала, что ни логикой, ни грубостью ничего не добьется. Стало быть, надо возвращаться назад: учиться обманывать.

По дороге на работу Виктор вдруг сообразил: и от этой машины тоже надо избавляться, причем нормальным, открытым путем. Мало ли кто видел его из окон домов в тех поселках, которые он проехал до того, как поговорил со встречным водителем?

В супермаркете он был в тот день на редкость разговорчивым. Не только коллегам, но и покупателям жаловался на то, какая старая у него машина, как застрял вчера на ней. Может, кто-то купит на запчасти?

Сейчас подержанную машину купить несложно. Особенно ему: ни жены, ни детей. Зарплаты хватит. Людей, которые любят занимать себя всякой ерундой, всегда полно. Вскоре у Виктора был целый список покупателей старых машин. Вечером он отпросился с работы пораньше: продавать автомобиль.

На следующий день Сергею позвонил Вадим. Вера Михайловна чувствовала себя лучше. После завтрака она показала глазами на блокнот и ручку, лежавшие на столике. Сергей примчался. Пригласили Петра Васильевича. Начался трудный урок. Через пару часов на листке все прочитали: «Очень старая зеленая машина». Потом Петр Васильевич ушел на прием, а Сергей с Вадимом и Вера Михайловна до позднего вечера бились еще над одним словом –«супермаркет».

Когда вымотанная Вера Михайловна уснула, Сергей сказал Вадиму:

– Она далеко от дома не уходила, как сказали соседи. Рядом с домом, в котором жили Оля Волохова и Петя Соколов, только один супермаркет. Я погнал туда.

С автостоянки супермаркета разъезжались машины сотрудников. Ничего соответствующего описанию Веры Михайловны Сергей не увидел. Он остановил одного молодого рабочего:

– Извини, я тут мужика одного ищу. Ездит на очень старой зеленой машине. Не знаешь?

– Я вообще-то первую неделю работаю. Видел вроде бы какую-то колымагу, но точно не в последние дни. Может, еще что-то про него знаешь?

– Да нет. Мы случайно с ним встретились, разговорились. Он про одну мастерскую сказал, а я не спросил, где она.

– А он вообще в магазине работает?

– Честно говоря, не знаю. Н-да… – протянул Сергей и вспомнил, сколько усилий потратила Вера Михайловна, чтобы они написали слово «супермаркет». – Но думаю, что в магазине.

– Попробуй утром прийти. Здесь все машины будут.

– Попробую. Спасибо.

Парень ушел, а Сергей остался у пустеющей автостоянки. Но это же не может быть так нагло и просто. Вот он, дом Ольги, вот – Никиты. Народу полно. Никто на подобное не решится. Разве что больной, но он бы труп оставил. Его бы уже нашли. Когда же Вера Михайловна напишет фразу до конца? А еще лучше, заговорила бы она. К ней теперь ходит Мария, но какая из нее учительница. Сама ходит и говорит, как привидение.

Григорий Волков, отец Нади, прошедший все современные университеты – налетчик, киллер, бизнесмен, всеми уважаемый олигарх, – пытался, тщательно пережевывая свой полезный завтрак, понять чушь, которую несет Стелла. Надя хочет бросить Марка, сына его партнера, с которым он уже все подготовил для слияния бизнеса? Она влюбилась в сына почтовой работницы и хочет выйти за него замуж? Она из-за этого болеет?

– Стелла, – терпеливо сказал Григорий, – я что, оставляю тебе мало денег? Ты не можешь пригласить хорошего врача? Только от болезни можно так коверкать свою жизнь и мои планы. Почему ты ничего не делаешь, Стелла?

– Потому что, Гриша, – раздраженно ответила Стелла, – Надя – взрослый человек. Она имеет право влюбиться в фонарный столб, невзирая на твои планы. Но в данном случае это не фонарный столб. Это очень красивый, умный и добрый парень.

– Пусть она с ним переспит, – терпеливо сказал Гриша. – Пусть создаст коллектив красивых и добрых парней, которые будут плясать под ее балконом. Но что за бред ты несешь! Какой, к черту, замуж!

– У нас возникла вполне человеческая проблема. Ты не можешь ее понять? Я сделала и сказала все, что могла. Давай ты! Ты же такой умный, прямо дипломат!

– Да, – не очень уверенно заявил Гриша. – Я скажу: ни в коем случае. Или я закрываю твой счет. И все. Она выздоровеет.

– Или прыгнет с крыши, или выцарапает тебе глаза. Или откажется есть и умрет с голоду. Как можно до такой степени не знать собственную дочь? Сказать Наде: «Ни в коем случае» – все равно что поднести спичку к бочке с бензином.

– Ладно, сейчас сама увидишь, как нужно разговаривать с детьми, – вальяжно сказал Григорий, вытер губы салфеткой и отправился в комнату дочери.

Надя узнала шаги отца, пока он поднимался по лестнице своей неровной, косолапой походкой. Он остановился у ее кровати, и она прямо посмотрела ему в глаза:

– Ты о чем-то хотел спросить?

– Мама сказала, что ты не хочешь выходить за Марка, что ты влюбилась в сына почтальонши.

– Ну и что?

– Я подумал, что мама сошла с ума.

– Знаешь, что у тебя хорошо получается? Думать. Слушай внимательно. Если ты начнешь орать, если ты мне пригрозишь финансовой диетой, если пальцем шевельнешь, чтобы заставить меня сделать не так, как я хочу, я выползу из этого дома на четвереньках. Я сдохну на улице, чтоб все видели. Рожай себе новых наследников.

– Надя! Что такое! Что за тон! Почему нельзя поговорить, как в нормальных семьях, обсудить, посоветоваться?

– Потому что счета и недвижимость – это не семья. Потому что у тебя не хватит сердца и ума меня понять. А мама рот боится открыть. Она сама удачно вышла замуж, чего ты и мне желаешь.

– Ничего себе!.. – растерянно сказал Гриша и вышел из комнаты дочери. Она ведь действительно выглядит совсем больной. И она действительно выползет на четвереньках на улицу. Чтоб все знали, до чего он довел родную дочь.

После того как многодетная мать Валя покормила ребенка своей полной молока грудью, взяла деньги, пообещала молчать и ушла, Ирина опять развернула крепко спящего мальчика. Муж был уже на работе. Она рассмотрела каждый пальчик и каждый ноготок, каждый волосок на круглой головке. Какое чудо! Она много лет мечтала о ребенке, но не знала, как пахнут эти малыши – теплом и уютом, как посапывают во сне, как доверчиво раскрывают свои крошечные ладошки. Нужно сказать Толе вечером, чтобы завтра купил в книжном магазине в Москве все, что там есть по уходу за младенцем. Нужно в хорошем московском роддоме найти опытную и небескорыстную медсестру, которая за приличный гонорар и помогала бы, и молчала. Нужно где-то купить кроватку, коляску, пеленки-распашонки. И необходимо подавить страх Толи, которому кажется, что, не сообщив в милицию, они нарушают закон. Какой закон? Нашли у порога, пока оказывали необходимую помощь, время ушло. Почему «Скорую» не вызвали? А может, Ирина не доверяет врачам. Кто им сейчас доверяет?

В общем, об этом еще нужно подумать. Может, еще идеи появятся. Скажем, у Вали взяли одного ребенка. Она их сама не пересчитывает, а чужие люди – тем более. Или родственница дальняя умерла в другом городе во время родов.

Дело не в этом. Дело в том, что, прожив вместе восемь лет, Ирина и Толя получили возможность построить настоящую семью. Они с самого начала хотели ребенка, но долго ждали, пока не поняли, что его нет не просто так. Ирина оказалась бесплодной.

Решиться на усыновление, услугу суррогатной матери могут не все. Так и жили. Внешне благополучно, обеспеченно, только вот у Ирины не осталось ни одной подруги. Она не могла видеть их с детьми. Ирина чувствовала себя нищенкой в доме, где были дети. А Толя… Похоже, он находит утешение на стороне. То есть Ирина точно знает, по какой причине он увольняет или нанимает секретаршу. Его устраивают легкие отношения с женщинами, зависящими от него. Вряд ли он сейчас особо тоскует по детям. Но ему придется полюбить этого малыша, как никого в жизни. Ирина не работала, но профессия у нее была: режиссер Толиной судьбы. Секретарши ее не очень-то волновали, она верила в свою силу. Но она долго ждала, когда начнется настоящая жизнь.