Яд со взбитыми сливками - Ольховская Анна

Искря от злости, Амалия Викторовна процокала каблучками к двери и распахнула ее, готовясь ввалить излишне робким визитерам.

Но вваливать было некому, из коридора на директора детского дома тупо таращилась пустота.

Следовало отметить — подозрительная пустота. Обычно после завтрака в преподавательском крыле было довольно оживленно, персонал готовился к рабочему дню. Сейчас же коридор по оживленности мог посоревноваться с подземным ходом.

Тонкая блузка вдруг прилипла к мгновенно вспотевшей спине, ощущение надвигающихся проблем заставило бионасос, у людей именуемый сердцем, заработать в учащенном режиме.

Амалия Викторовна вернулась к столу и, проверив по графику, набрала номер мобильного телефона дежурившего сегодня воспитателя. Длинные нудные гудки все туже натягивали тетиву раздражения. Если эта корова сейчас же не ответит, в ее жирную задницу по самое оперение вонзится обильно смазанная злобой стрела.

Викуська, похоже, почувствовала угрозу нужным местом:

— Але, — робко квакнула трубка.

— Почему так долго не отвечала? — прошипела особь. — Спишь на дежурстве?

— Д-д-доброе утро, Амалия Викторовна, — вибрирующий от страха голос воспитательницы оптимизма директору детского дома не прибавил. — Я не сплю, что вы! Тут просто ерунда какая-то приключилась, и мы…

— Прекрати блеять и отвечай по существу — что произошло? — Она старалась говорить как обычно — холодно и невозмутимо, но мандраж — штука заразная, и голосовой тремор подчиненной подло проник и в директорский тембр. — И почему ко мне не явились вызванные накануне Кипиани и Смирнов? Где Наталья Васильевна? Она подготовила палату для Кипиани?

Обилие вопросов, на которые злосчастная толстуха не могла ответить, перегрузило ее не обремененный большим запасом памяти мозг, и он завис, выдавая на звуковые колонки набор невразумительных фраз:

— Так это… Смирнов же, он… Дети думали — спит, а потом прибежал Гоша… Но ведь заперто было, я только утром…

Пробиться с наводящими вопросами не удавалось, воспитательница окончательно выпала из реальности, продолжая бубнить какую-то хрень. Хрень бубном быть не хотела и мрачно упиралась, превращая речь толстухи в нечто совсем уж диагнозовое.

Амалия Викторовна трясущимися пальцами жала и жала на кнопку отбоя, но сегодня все было против нее, даже этот дурацкий кусок пластика. А может, это она сама, психанув, даванула что-то не то, и из трубки продолжал капать гугнеж подчиненной.

Отшвырнув телефон в сторону, особь выбежала из кабинета и направилась на этаж, где находилась комната нужных ей воспитанников.

Вот здесь как раз было совсем не пусто. Этаж гудел, словно растревоженный улей, воспитатели загоняли детей в комнаты, но те снова и снова просачивались обратно, возбужденно сверкая глазами и переговариваясь.

Ведь такого в их детском доме еще не было! Сашку Смирнова похитили инопланетяне!

А как по-другому объяснить все это? У воспиталок глаза вытаращенные, Викуська совсем сбрендила, стоит вон, тупо лыбится и в мобилу бухтит без конца, физрук с Маратиком носятся по этажам и обыскивают все закоулки, охрана оцепила дом по периметру. Интересно как!

О, Мамалия прибежала!

Одного взгляда на дежурного воспитателя было достаточно, чтобы понять — от этого объекта адекватной реакции в ближайшее время добиться будет трудно. Федоренкова досадливо поморщилась и огляделась по сторонам. Никого из основного состава команды, одни сменные.

Кто-то робко подергал за юбку. Амалия Викторовна опустила взгляд и, в темпе затолкав злобный оскал в… Нет, там оскал выглядел бы совсем уж сюрреалистично — анус с зубами! Затолкала, в общем, и, присев на корточки, ласково заворковала:

— Доброе утро, Гошенька. Я жду, жду вас с Сашей у себя в кабинете, а вас все нет и нет. Или ты уже не хочешь в домик у моря? Решил с нами остаться? Я тронута, конечно, но твои будущие мама с папой очень расстроятся.

— Ой, Амалия Викторовна, тут такое! — Гошин подбородок испуганно дрожал, и без того большие почти черные глаза заняли, казалось, пол-лица. — Тут вообще жуть какая-то случилась!

— Ты не волнуйся, малыш, — душистая ладонь нежно погладила бледные до синевы щеки мальчика. — Постарайся успокоиться и расскажи, что произошло.

— Саша Смирнов пропал!

— Что?! — Больше всего душистой ладони сейчас хотелось сжать тонкое горло паршивца, из которого вырвались невозможные слова. Но она сдержалась, лишь отдернувшись от лица. — Что значит — пропал? Сбежал, что ли?

— Нет, именно пропал! — возбужденно затараторил Гоша. — Я сначала думал — он спит, одеялом накрывшись, и не будил его. Дождался, пока Виктория Викторовна отопрет дверь…

— А она что, вас запирала?

— Да.

— Почему?

— Да просто Сашка вчера вечером совсем с катушек съехал, заперся в туалете и сам с собой разговаривал, вот Викуська… ой, Виктория Викторовна и решила, наверное, на всякий случай дверь закрыть, мало ли что.

— Понятно. Ну, и что дальше?

— Так вот. Она дверь отперла перед завтраком, заглянула к нам, «доброе утро» сказала и велела на завтрак не опаздывать. Я ответил, а Сашка — нет. Ну, Виктория Викторовна и подошла к нему, одеяло сдернула, а там — никого, представляете? Просто одеяло так лежало, что казалось, будто там кто-то есть. Ужас! Виктория Викторовна сначала рассердилась, думала, что Сашка пошутить решил, в прятки сыграть. Позвала его — не отзывается. Потом велела мне обыскать комнату и туалет. Я все облазил, под все кровати заглянул, в шкаф тоже — нет его нигде! А дверь ведь заперта была! Сейчас Сашку по всему дому ищут, но я думаю — это как в «Секретных материалах», его похитили инопланетяне, для опытов. Дверь ведь заперта была, я проверял, пытался открыть ее утром! Вот жуть-то, правда, Амалия Викторовна? О, а вон и Владимир Игоревич с Маратом Рахимовичем идут! Без Сашки.

Федоренкова оглянулась — по коридору действительно шли начальник охраны и набор здоровых органов. И если у Рафикова лицо было сосредоточенно-напряженным, то Владимир Игоревич безмятежно ухмылялся.

Увидев начальство, он оживленно завопил:

— Доброе утро, Амалия Викторовна! Вы уже знаете, что Смирнов отчебучил? Ниндзя бестолковый! Небось решил всем показать, на что он способен. Слепой-слепой, а затихарился так, что мы до сих пор его найти не можем!

Сияющая физиономия клинического кретина выдавила из директора детского дома остатки искусственного прекраснодушия, и она оттолкнула растерянного Гошку так, что мальчик не смог устоять на коротких ножках и упал. Помогать ему подняться никто не спешил, наоборот, взрослые, обычно такие добрые и заботливые, стали вдруг чужими. Совсем чужими. Маски нежности и участия с картонным шелестом ссыпались на пол, и на их месте появились холодные злобные хари.

Особенно страшно было смотреть на Мамалию. Красивое лицо перекосилось, вместо глаз чернели провалы, мягкие душистые ладошки превратились в скрюченные лапы хищной птицы, а тщательно прорисованные губы — в извивающихся алых червей.

Мальчик испуганно отполз подальше от директрисы и забился в угол, трясясь от ужаса. Сашка был прав, прав, она совсем не добрая!

Амалия Викторовна медленно выпрямилась и, трясясь от ярости, прошипела:

— Марат, наведи здесь порядок, воспитанников запереть в комнатах, сменных людей оставить следить за ними, эту, — кивок в сторону продолжавшей что-то бубнить воспитательницы, — отвести к врачу, пусть Наталья Васильевна займется ею, а потом — сразу ко мне в кабинет.

— Понял, — кивнул бритый наголо узкоглазый мужчина, позаимствовавший лицо у каменного идола. Такое же нежное и доброе.

— А я? — удивленно поднял брови физрук. — Я разве вам не нужен в кабинете? Я ведь Сашку лучше всех знаю, буду этим, как его, консультантом.

— Ты выполняешь распоряжения начальника охраны. — Эх, прямо сейчас бы под нож эту тупую груду мышц!

Видимо, желание начальницы довольно четко проступило на ее лице, потому что Владимир Игоревич вдруг мгновенно вылинял, уподобившись собственным алым трусам, постиранным в порошке с отбеливателем.

Превращение здорового, накачанного, только что уверенного в себе мужика в трясущуюся от страха соплю оказалось не менее жутким зрелищем, и Гошка, уткнувшись носом в колени, тихонько заскулил.

Особь брезгливо посмотрела на мальчика и заорала:

— Всем по комнатам, быстро!

И, резко развернувшись, оседлала помело и вылетела на свой этаж, дабы припасть к живительному источнику, восстанавливающему запасы сил физических и душевных.

Хотя нет, только физических, души у мадам Федоренковой давно уже не было.

Церемониться с бокалами Амалия Викторовна не стала, припав жаждущими губами непосредственно к роднику.