Яд со взбитыми сливками - Ольховская Анна

Саша перегоняет соску в угол рта и с трудом лепечет: «Ме Фидоу жако!»

Мама удивленно смотрит на него, затем удивление сменяется восторгом, она отбрасывает книжку, выхватывает малыша из кроватки и, целуя, кружит по комнате:

— Заговорил! И сразу предложение выдал! Ах, ты мой умничка! Мой бельчонок родной! Тебе же еще и годика нет, а ты уже болтаешь! Сашка Ким — самый умный мальчик в мире!

Он — Саша Ким, а не Смирнов! Ким! Звонко, словно колокольчик, он же помнил об этом! А теперь вспомнил и саму фамилию!

Теперь он найдет маму. Потому что вспомнил и ее.

Главное — выбраться отсюда.

А для начала — с лестницы и из коридора вообще.

Вернуться на свой этаж удалось без происшествий. А вот в холле пришлось уворачиваться от затеявших игру в догонялки малышей. Ничего, это очень хорошая тренировка, почти в полевых условиях.

Интересно, а служил ли на самом деле в спецназе, как он говорил, Владимир Игоревич? Саше всегда казалось, что в специальных войсках должны служить специальные люди, самые лучшие. И не только физически, они должны быть самыми честными, самыми справедливыми. И добрыми…

Ну вот, опять! Слабак ты, Саша Ким, а не самый лучший мальчик на свете! Где-то там, за воротами детдома, тебя ждет мама. Она в беде, это совершенно точно, иначе давно бы уже нашла сына. Ведь мама очень любила его, Саша это помнил. Нет, не правильно. Не любила, а любит. И у нее больше никого нет, кроме него, Саши. Он — единственная мамина надежда.

Поэтому прекрати хлюпать носом, надежда, и топай вперед. Из столовой пахнет свежей выпечкой, а значит, скоро полдник. Идти туда не хочется, голова гудит, никак не удается полностью отвлечься от услышанного. А значит, надо не отвлечься, а привлечься. Сесть где-нибудь и разложить все по полочкам.

Мальчик представил здоровущий шкаф в голове с кучей полочек и невольно хихикнул. Тогда и голова должна быть не круглой, а прямоугольной, как этот самый шкаф. А ключ в нос вставляется!

— Санька, ты чего тут встал и лыбишься? — Шаги Гошки он услышал давно, поэтому голос приятеля неожиданностью не стал и подпрыгивать озадаченным кузнечиком не заставил.

— Да так, вспомнил кое-что. Слушай, будь другом, сегодня на полдник булочки, захвати мою и притащи в комнату, хорошо?

— А сам чего? Там же еще сок в меню написан, вкусный, мультифруктовый.

— Не хочется сейчас, голова что-то болит. Ты мой сок выпей, разрешаю, но булку не вздумай слопать!

— Голова у него болит, — проворчал Гошка. — Меньше бы ты на турнике висел. Ой, здрасте, Амалия Викторовна!

— Здравствуй, здравствуй, — механически ответила директриса, появление которой Саша упустил.

Наверное, Федора была в какой-нибудь из ближайших комнат, поэтому он и не услышал цокота ее каблучков, заранее предупреждающего обычно о приближении Амалии Викторовны.

Мальчик ссутулился и наклонил голову, стараясь занять как можно меньше места в пространстве. Эх, сюда бы раковину какую или домик черепахи, чтобы можно было спрятаться и притвориться булыжником. Незаметным таким, серым.

Возможно, все так и получилось бы, поскольку директриса явно думала о чем-то своем и на болтающихся в коридоре воспитанников особого внимания не обращала.

Саша с облегчением слушал, как туфли Федоры, задержавшись возле них лишь на мгновение, зацокали по коридору дальше. И в этот момент фанат директрисы по имени Георгий Кипиани сиплым петушком кукарекнул ей вслед:

— Амалия Викторовна, а когда приходят усыновители, вы всех им показываете?

— Да, конечно, — рассеянно проговорила директриса, останавливаясь.

— И что, я за два года так никому и не понравился, да? — Голос Гошки задрожал. — А может, вы поищете среди семейных пар таких, как я? Они-то меня стесняться не будут…

— Ну что ты, малыш, говоришь такое! — Голос Федоры стал сладким и тягучим, словно мед. Правда, Саше он больше напоминал медленно стекающий по стенке сборного стакана змеиный яд. — Те, кто приходит в наш дом, знают, что здесь живут не совсем обычные дети, поэтому о стеснении и речи быть не может. Просто твои папа с мамой пока еще не доехали до нас. Но они обязательно доедут, вот увидишь! И знаешь, я думаю, что это произойдет совсем-совсем скоро.

— Правда? — задохнулся от радости Гошка. — Вы… Вы что-то знаете, да?

— Ну-ну, — журчала директриса, — давай не будем спешить. А то вдруг проговоримся, и не сбудется!

— Давайте, — прошептал мальчик.

— Ну вот и отлично. Напомни только мне свою фамилию.

— Кипиани.

— Да, конечно! Георгий Кипиани, как же, помню. Ты умеешь плавать, Георгий?

— Да, я в нашем бассейне научился!

— Ну, в море плавать гораздо легче, чем в бассейне, там вода соленая.

— В море?! — аж привизгнул от возбуждения мальчик.

Саша чувствовал, как радость, нет — восторг буквально переполняет его приятеля, и молил лишь об одном: чтобы Гошка не решил позаботиться и о нем. Молчи, парень, молчи, я знаю, ты добрый, очень добрый, ты не можешь быть счастлив один, тебе обязательно надо осчастливить остальных. Но это не тот случай, пожалуйста, молчи!

Но Гошка не услышал.

— Амалия Викторовна, а Смирнова куда увезут? — взахлеб затараторил он. — Его-то точно усыновят, я вообще не понимаю, почему Сашка до сих пор здесь, он ведь не то что я, он вон какой красивый!

— Смирнов? — озадаченно переспросила директриса. — Саша Смирнов?

— Ага, вот же он стоит! Видите? Он ведь всего лишь не видит, да и то натренировался так, что ходит везде и всюду сам, и получше некоторых!

Саша почувствовал, как к его подбородку прикоснулись душистые пальцы, поднимая лицо. Аромат каких-то очень дорогих духов показался мальчику гнилостной вонью.

— Где же ты прятался от меня, Саша Смирнов? — тихо проговорила Амалия Викторовна. — Почему я тебя не видела? Или ты недавно к нам попал?

— Нет, что вы, Санька здесь жил еще при старом директоре! — Услужливый дурак хуже врага. Хотя в данном случае был не дурак, а наивный, счастливый до одури пацан. — Он у нас из стареньких, их почти уже не осталось, всех разобрали! И только Смирнова почему-то никто не взял! А вы его показывали?

— В том-то и дело, что нет, — проворковала Федора, ласково проводя пальцами по щеке мальчика. — Иначе его судьба давно была бы устроена.

— А почему не показывали? — никак не мог угомониться Гошка.

— Мне это и самой любопытно. Похоже, кто-то намеренно прятал от меня твоего друга.

— Зачем?

— Вот и мне интересно — зачем? — Саша был абсолютно уверен: у Амалии Викторовны Федоренковой вместо обычного языка — раздвоенный, змеиный. Неужели никто не слышит, как она шипит? — Спасибо тебе, Георгий, что обратил мое внимание на это безобразие, ты хороший друг. Можешь не волноваться, мы найдем для Саши самый лучший дом.

— Как у меня, на море?

— Да, как у тебя.

— Вот здорово! Слышишь, Сашка, мы с тобой скоро будем купаться в море!

— Скоро не получится, — прошептал Саша. — Не надейся.

— Почему это? Амалия Викторовна ведь обещала, ты сам слышал!

— Да, Сашенька, — он не видел, но был абсолютно убежден — директриса сейчас холодно усмехается, — почему ты считаешь, что в море вы с другом будете купаться не скоро?

— Потому что сейчас ноябрь, на море холодно.

— А ты еще и умница, — смердящие элитным парфюмом пальцы потрепали густую шевелюру мальчика. — До скорой встречи, Саша. А тебя, Георгий, я жду у себя в кабинете завтра утром, сразу после завтрака.

— Ур-р-ра!

— До свидания, мальчики.

Пальцы оставили наконец в покое Сашины лицо и волосы и убрались вместе с директрисой.

Едва цокот ее каблуков окончательно затих, мальчик сполз по стене на пол и, обхватив руками колени, спрятал лицо, едва сдерживая слезы отчаяния.

Их с Гошкой обступили остальные воспитанники детдома и принялись переспрашивать снова и снова — как это было? Как Гошка отважился заговорить с Мамалией, как она заинтересовалась, а потом пообещала папу с мамой, живущих у моря! И Гошка, вот молодец какой, не забыл про друга! Вот же повезло! Немудрено, что Сашка вон плачет сидит, небось и не мечтал о таком счастье! Вон сколько лет тут торчит, и никто даже не заинтересовался, а оказывается, его документы просто затерялись. Видите, надо не стесняться, спрашивать Мамалию, и все получится!

— Сашка! — Дружеский пинок в плечо. Это искрящийся счастьем пузырь, именуемый Георгием Кипиани, наткнулся на приятеля. — Чего разнюнился! Все же здорово получилось, а ты еще на Мамалию гнал! Видишь, какая она! Ну, ты спасибо скажешь или как?

— Или как, — Саша рукавом вытер предательские слезы, медленно поднялся и, едва сдерживаясь, тихо проговорил: — Если бы ты знал, Гошка, что ты натворил! Если бы только знал!

— А чего я такого натворил? — Бледное, искаженное вовсе не радостью лицо приятеля напугало мальчика, где-то возле сердца ворохнулась тревога. — Я тебя не понимаю!