Яд со взбитыми сливками - Ольховская Анна

В общем, прямая дорога такому человеку в премьер-министры, не меньше. Но мистер сэр Николс в политику почему-то не спешил, несмотря на неоднократные предложения тори и лейбористов.

Потому что не хотел привлекать излишнего внимания к своей персоне. Ведь стоит сунуться в политику — и любопытные носы вездесущих журналистов непременно начнут лезть куда не надо, раскапывать чего-нибудь погрязнее, повонючее.

И наткнутся на скрытый, тщательно прикопанный бизнес, являвшийся основным источником доходов.

Грязный бизнес, кровавый.

Частью которого вот уже пять лет являлся старательно забытый органами опеки (правда, теперь забывчивость очень хорошо оплачивалась) специализированный детский дом, притаившийся в окрестностях маленького городка Мошкино.

Амалия Викторовна набрала домашний номер Пипетки. Вернее, номер телефона служебной квартиры врача детского дома. Постоянный персонал, лица (и все остальное тоже), так сказать, посвященные, жили в том же доме, что и остальные, но в другом крыле. У них даже вход был отдельный, да и квартиры получше. А еще их отпускали на отдых, потому что торчать в этой тмутаракани безвылазно все пять лет — вредно для психики.

Хотя психику этих самых доверенных лиц, как, впрочем, и самой директрисы, здоровой назвать было трудно. Не может нормальный человек спокойно творить такое!

Дома Пипетки тоже не оказалось. Она что, откуда-то узнала о встрече в коридоре? Нет, это вряд ли, там никого, кроме детей, не было.

Может, тайком решила в город мотнуться? Это категорически запрещено, но Амалия знала, что воспитатели иногда умудрялись обойти запрет. Если она узнавала о подобном, провинившихся наказывала весьма жестко. В основном директор била по самому больному, самому нежному и незащищенному месту — кошельку.

Федоренкова набрала внутренний номер КПП.

— Охрана! — гавкнула трубка.

— Сегодня без моего разрешения никто с территории выбраться не пытался?

— Нет, что вы, Амалия Викторовна! — Голос начальства знали все.

— А Наталья Васильевна, наш врач?

— Не видели. А что, на территории ее нет?

— Была бы — не спрашивала.

Федора уже хотела нажать кнопку отбоя, но на заднем плане вдруг послышалось негромкое бормотание, прибитое, как таракан тапкой, дружным гоготом и свирепым шепотом отвечавшего по телефону: «Да заглохните вы, козлы!»

— Так, — повысила голос Амалия. — Ну-ка, быстро доложите, что такого смешного нашли ваши коллеги в моих словах?

— Это не ваши слова, — заблеял охранник, — это насчет врачихи. В смысле — Натальи Васильевны.

— И что там в смысле?

— Так это… — Федоренкова почти видела, как взмок бедняга. — Как-то оно…

— Прекратите мямлить, отвечайте по существу! — рявкнула мадам.

— Слушаюсь! Короче, парни видели, как врачи… Наталья Васильевна, с физруком… ну… это…

— Поняла, спасибо.

Амалия нажала кнопку отбоя и несколько минут посидела, задумчиво рисуя на листке бумаги разнообразные загогулины. Интересная картинка получается: в команде образовалась парочка, а она об этом понятия не имеет. Да еще и ситуация со Смирновым! Если об этом узнает Джейди (Николс терпеть не мог этого прозвища, напоминавшего о придурке из сериала «Клиника»), стул под директрисой зашатается, причем весьма ощутимо.

Потому что Джереми Д. Николсу не нужен на ключевом посту человек, у которого ситуация выходит из-под контроля.

И вот почему-то кажется, что оба сегодняшних неприятных открытия прочно связаны. В том, что Смирнова скрывала Пипетка, сомнений нет. Только она могла прятать личное дело мальчика от глаз директора. Но вот зачем? Самой врачихе это вряд ли надо, о жалости к хорошенькому парнишке и речи быть не может, работавшие на Николса были лишены столь атавистического чувства, как жалость. Здесь имеет место корыстный интерес. А может, наоборот — место имеет интерес, но суть от этого не меняется: слепой мальчишка зачем-то нужен. Кому? Да уж не Пипетке точно, ветер дует явно со стороны накачанного самца Владимира Игоревича.

Ну что ж, разберемся.

Амалия набрала номер мобильного телефона физрука. Тот ответил довольно быстро, вот только с дикцией у парня складывалось не очень:

— Здрасьть, Амммалия Вихторовна.

— Любезный друг, — зашипела-зашептала Федоренкова, — да ты никак нажрался в сопли?

— Никака нет.

— Что?

— В смысле, — заторопился самец, — не нажрался. Ну, то есть выпил, конечно, но в меру…

— Я слышу, в какую меру. А что касается «выпил, конечно», то какое может быть «конечно» в разгар рабочего дня?

— Так у меня сегодня уже занятий с материалом нет, я с утра с ними отработал норму.

— Ну да, и решил с Натальей Викторовной развлечься?

— Кто, я?! — Удивление было слишком уж нарочитым. — С докторшей? С чего вы взяли?

— Она у тебя? — Амалия не собиралась тратить время на бесполезные споры.

— Да что вы… — начал было отнекиваться физрук, но тут раздалось громкое, противное, совершенно немузыкальное исполнение нетленки Аллы Борисовны Пугачевой «Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров!».

Причем «как остров» звучало одним словом, отчего завывание стало совсем уж неприличным. Но голос врача детского дома Натальи Васильевны Поливайко не узнать было невозможно.

— В общем, Владимир Игоревич, — холодно приказала Амалия, — даю вам с Натальей Васильевной полчаса на приведение себя в адекватное состояние. После этого жду в своем кабинете. Не уложитесь — пеняйте на себя. У вас и так положение очень серьезное, кое-что объяснить должны.

— Что объяснить? — выдохнул перепуганный физрук.

— Через полчаса.

Амалия отшвырнула трубку и, нервно щелкая суставами на пальцах, подошла к окну. Позитива в настроение заоконье не прибавило, трудно найти позитив в темных ноябрьских сумерках, когда снега еще нет. А то, что сыплет сейчас с неба, нельзя назвать ни дождем, ни снегом. Так, изначальная слякоть.

Как и большинство людишек. Так трудно найти квалифицированный, лишенный слюнтяйства и надуманной человечности персонал, для которого дело — прежде всего. Дело, конечный результат, а не то, какими методами удается достичь этого результата. Большинство же, узнай они о бизнесе мистера Николса, моментально устроили бы вселенский гвалт: кошмар, это же дети, вы что творите такое, мерзавцы!

Да какие это дети! Отбракованный самой природой, не нужный ни родителям, ни государству материал — вот кто это. Вернее, не кто, а что. Материал не может быть одушевленным.

И каждая единица этого материала должна быть учтена, ведь это не только набор пригодных для пересадки органов, это и подопытные кролики для испытания новых методик лечения, новых лекарств, новых технологий в медицине и косметологии. Эти слюнтяи гонят на фашистов, но тем не менее до сих пор пользуются разработками доктора Менгеле из Освенцима.

Но, помимо чисто прикладного использования каждой единицы, существовала и другая сторона бизнеса, когда единица нужна была целиком, а не по частям. И не в качестве подопытного кролика.

На свете хватает извращенцев, которых тянет не к привлекательным сексуальным партнерам, а совсем наоборот. Чем уродливее, ужаснее искорежено тело объекта сомнительной страсти, тем больше этой самой страсти.

Поэтому мистер сэр Николс приторговывал и уродцами для подобных извращенцев. А уж когда уродцы были малолетками — товар стоил намного дороже. Намного.

В общем, каждая единица в Мошкинском детском доме должна была быть на учете, поскольку ценилась в прямом смысле на вес золота.

И вдруг — неучтенная единица! Да еще какая! Высокий, стройный, красивый, а глаза! Оттого, что огромные миндалевидные глазищи, обрамленные пушистыми черными ресницами, ничего не видели, они не бегали по сторонам, не щурились, а смотрели в одну точку, распахнувшись во всю ширь.

Неожиданно сладко заныло в низу живота. Амалия бросилась в ванную, открыла холодную воду и несколько раз плеснула в разгоревшееся лицо. Это еще что за новости? Ее ведь никогда раньше не интересовали малолетки, она ведь не педофилка!

Женщина подняла голову и криво улыбнулась своему отражению: не обманывай себя, дорогуша. Ты же ни разу не получала удовольствия от секса с мужиками. Их волосатые потные тела, их тяжесть, их запах — фу!

Амалия сначала решила, что она, возможно, лесбиянка. Попробовала с женщинами — и не смогла вообще.

Поэтому для здоровья и для пользы дела время от времени спала с мужчинами, совершенно не обращая внимания на внешность и возраст. Надо — значит, надо. Потерпим. Ну вот такая она уродилась, фригидная.

И вдруг — неизведанная раньше тяга к мальчишке! Даже не к подростку — к мальчишке! Которому от силы десять-одиннадцать, не больше! Это что, плотное общение с извращенцами-педофилами свой отпечаток наложило?