Верь в мою ложь - Джордж Элизабет

Люси заговорила с чувством:

— Посмотрите на меня. Посмотрите на эту работу. Мне ведь только и нужно, что время, чтобы закончить пьесу, дождаться её обсуждения, внести поправки… а у меня этого времени нет, и у меня нет денег, а договор с Алатеей даёт мне и то и другое. Так что вы можете, конечно, сочинить статью об этом, если хотите, но не думаю, что её купит какая-нибудь газета. Так?

Она была, конечно же, чертовски права. Статью под названием «Наследник состояния Файрклога рождён незаконной суррогатной матерью» могли, конечно, купить какие-то издания, но только в том случае, если к ней прилагались бы фотографии симпатичного младенца, имеющего явные фамильные черты, и ещё в статье должны быть подробности, например, такого рода: «Незаконный малыш продан суррогатной мамочкой за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов!» А рассказ о каком-то незаконном договоре никому не интересен. Тем более что доказать этот договор будет нечем, кроме слов Люси, — ведь Алатея Файрклог, само собой, откажется признать их истинность. Да, статья такого рода могла бы стать сенсацией, будь в наличии ребёнок, но раз его нет, то и говорить не о чем.

С другой стороны, Дебора теперь знала, почему Алатея так её испугалась. И теперь оставался только один вопрос: мог ли Ян Крессуэлл каким-то образом узнать обо всем, и не стал ли он угрожать Алатее тем единственным способом, который был ему доступен, — с помощью денег? Ведь если Люси должны были заплатить за суррогатное материнство, то деньги должны были пройти через руки Яна Крессуэлла. Именно он распоряжался всем состоянием Файрклога. И если Алатея не обладала собственными средствами, она должна была так или иначе заключить сделку с Яном.

И это, конечно, наводило на мысль о роли Николаса Файрклога, о его участии в договоре о суррогатном материнстве. Он мог обо всём знать и согласиться, а это означало, что он мог и начать поиск денег для расчёта.

— А что насчёт Николаса, мужа Алатеи? — спросила Дебора.

— Он просто…

Но это было всё, что успела сказать Люси.

В комнату ворвался обезумевший Зед Бенджамин. И рявкнул, обращаясь к Деборе:

— Хватит этих двойных игр Скотленд-Ярда! Или мы играем вместе, или не играем вообще!

— Двойные игры Скотленд-Ярда? — вскрикнула Люси. — Скотленд-Ярд?..

Зед повернулся к ней, ткнув пальцем в Дебору:

— А вы что себе думаете, с кем вы тут говорите? С леди Годивой?

Камбрия, Арнсайд

Алатея кое-как выпроводила Николаса на работу. Он не хотел туда идти, и Алатея понимала, что он, скорее всего, там не задержится. Но единственное, за что ей оставалось цепляться, так это некое подобие нормы, обычности, а обычным было то, что Ники уезжал в Бэрроу, а оттуда — на площадку, где восстанавливалась защитная башня.

Он опять не спал. Мучился раскаянием, считая, что именно он навёл Рауля Монтенегро на след Алатеи.

Ники знал, что они были любовниками, Алатея и Монтенегро. Алатея никогда не лгала Николасу на этот счёт. Знал он и то, что она сбежала от Монтенегро, и тот стал искать её с настоящей одержимостью. Ники был уверен: Алатея нуждается просто в том, чтобы скрыться от этого мультимиллионера из Мехико, могущественного человека, полного решимости получить от неё то, что она ему обещала, человека, в чьём доме она прожила пять лет.

Но Ники не знал всего об Алатее, о Рауле, о том, чем они были друг для друга. Единственным, кому была известна вся история, от начала и до конца, был сам Монтенегро. Он изменил свою жизнь, чтобы быть с Алатеей; он изменил её саму, чтобы ввести в мир, в который она не могла и надеяться попасть, пока не встретилась с ним. И всё же в Рауле оставалось нечто такое, в чём Алатея так и не смогла разобраться до конца, и в ней самой оставалось нечто, непонятное ему. А результатом стал истинный кошмар, избавиться от которого можно было только одним способом: сбежать.

Алатея ходила взад-вперёд по гостиной, в очередной раз рассматривая возможность побега, когда позвонила Люси Кеверни. Она кратко изложила суть последних событий: женщина, являвшаяся накануне, вернулась, и вернулась не одна.

— Мне пришлось сказать ей правду, Алатея. Ну, нечто вроде правды. Она не оставила мне выбора.

— Что ты имеешь в виду? Что именно ты ей рассказала?

— Я слегка упростила дело. Сказала, что ты не можешь забеременеть. Но она считает, что твой муж в курсе всего. Мне пришлось на это намекнуть.