Красное на голубом - Данилова Анна

Она вдруг поняла, что ушла от темы, но не потому, что хотела сделать это намеренно, напротив – получается, ей просто захотелось с кем-нибудь поделиться, и влюбленный в нее Гурьев – чем не слушатель?

– Да я все понимаю, – не обиделся, к счастью, он. – Но только сейчас речь идет о нас с тобой, а не о твоей дочери.

– Сережа, но ведь мы же с тобой знакомы всего пару дней. Скажи, я похожа на женщину, которую легко обмануть, легко заставить поверить в то, что ее полюбили с первого раза?

– Ты – женщина, и очень красивая. Я удивляюсь, как могло такое случиться, что твой муж ушел от тебя. Хотя я догадываюсь. Ему поначалу, вероятно, было приятно, что у него такая жена – умная, роскошная, да к тому же еще и судья. А потом он почувствовал себя рядом с тобой неуютно, словно ты давила на него. Так?

– Думаю, да. Он встретил женщину, с которой ему было более комфортно, спокойно, что ли. Он мне так и сказал. Кроме того, он упрекнул меня в том, что я не прислуживала ему. Вот как-то так нехорошо он выразился. Хотя сейчас-то я понимаю его. Просто ему надо было, чтобы его любили. Вот и весь ответ.

– Значит, ты его не любила?

– Значит. Но я как-то не задумывалась об этом. Просто мы жили, как живут миллионы пар.

– Думаю, меня ты будешь любить.

Ей нравилась эта уверенность, эта мужская бравада, желание произвести на нее впечатление. Пусть помечтает… Хотя и ей тоже не мешало бы помечтать о настоящей любви, о мужчине, которым бы она дорожила и которому, возможно, мыла бы спину.

Он поцеловал ее. Не спросил разрешения, не подготовил, а просто властно обнял, прижал к себе с силой. Она подумала, что у него было время научиться так целоваться, и не только целоваться. Они провели вместе ночь, как украли ее. Она совершала сейчас то, за что ругала Инну. Что бы сказала Инна, узнав, что ее мать от тоски и печали пустилась во все тяжкие?

– Послушай, Сережа, у меня масса проблем. К тому же если ты говоришь о любви, то что под этим подразумеваешь? Свидания? Телефонные звонки? Эсэмэски?

– Нет. Под любовью я понимаю совместную жизнь. Но не подумай, что я напрашиваюсь в твою роскошную квартиру. Нет, у меня есть квартира. Как же глупо все это звучит рядом со словами о любви, согласись?

– Да, но ты все говоришь правильно. Как иначе должен говорить мужчина, который любит и боится потерять женщину?

В какой-то момент ей показалось, что она ведет себя отвратительно – она не должна была подпускать к себе близко мужчину, с которым только что познакомилась, это более чем легкомысленно.

– К тому же ты слишком молод, – зачем-то сказала она. – И понятия не имеешь, что значит жить с женой-судьей. Я прихожу домой поздно и не успеваю ничего по дому. Домработницу никогда в жизни не заведу, потому что никому не доверяю. Вот и приходится ночами стирать, гладить. Да и близким своим некогда время уделить. Вот такие мои дела… проблемы.

Она захотела, чтобы он ее поцеловал. И он поцеловал. И она в его руках почувствовала себя такой защищенной, спокойной.

– Ладно, пойдем пить чай, а то что-то холодно стало.

По дороге купили торт. Лена представила себя замужем за Сергеем, и весь путь до дома играла сама с собой в эту опасную, но такую приятную игру.

Марк пришел, когда чай уже был весь выпит, а женщина-судья с любовником, мечтавшим стать ее мужем, постелили постель. Испугавшись этого позднего звонка в дверь, Лена долго не могла попасть ногой в джинсы. Все прыгала на одной ноге, держась рукой за плечо голого Гурьева. Потом все же оделась (набросила на плечи первое, что попалось под руку, длинную мужскую рубаху) и, застегиваясь на ходу, выбежала в переднюю и бросилась к двери. Заглянула в глазок и, увидев Марка, восприняла его почти как неожиданно вернувшегося из командировки мужа – так ей стало страшно и стыдно.

– Привет, – сказал Марк каким-то придушенным голосом. – Извини, что я так поздно. Позвонил тебе, а у тебя телефон не отвечает.

– Я его… выключила, – вдруг вспомнила она, что сделала это по совету Сергея. «Пусть нам никто не мешает».

– С тобой все в порядке? А то ты какая-то…

Он смотрел на Лену и никак не мог понять, что в ней изменилось. Ее взгляд, блуждающий, осторожный и виноватый выдавал в ней чуть ли не преступницу. Хотя преступником собирался стать (для этого он и пришел) сам Марк. Он пришел поговорить с Леной и объяснить ей, что ее визиты сильно нервируют Риту, что его жена, при всей ее доброте и широте взглядов, оказывается, ревнует его. Всю дорогу к Лене он придумывал, как бы построить разговор так, чтобы Лена не обиделась. Но получалось, что в любом случае его визит к ней ее оскорбит и что она, конечно же, пообещает, что больше к ним никогда не придет: «Главное, твою Риту не нервировать». (Он словно слышал голос Лены.) Она непременно обидится. Тут и гадать нечего. А что делать? Позволить ей и дальше трепать нервы Рите? Он слишком любит ее, чтобы променять спокойствие и гармонию их отношений на дружеское участие в судьбе однокурсницы. Дружба дружбой, но Рита для него всегда была на первом месте. И как только он раньше не догадался, что все те часы, которые он проводил в кабинете за долгими разговорами с впавшей в депрессию Леной, Рита места себе не находила, ревновала, злилась, страдала. «У кошки заболи, у собаки заболи, у Риточки – заживи». Вот такую детскую присказку он твердил, поднимаясь к Корсаковой и желая, чтобы как можно скорее закончился предстоящий им и тяжкий для обоих разговор.