Миллион в воздухе - Вербинина Валерия

– А подкупать слуг вас не учили? – поинтересовалась Кларисса, чье настроение, похоже, менялось от плохого к худшему.

– Слуги баронессы Корф получают очень хорошие деньги, – дипломатично ответил Раймон. – Они все привыкли держать язык за зубами, потому что лишаться хорошего места никому не хочется.

– Не понимаю, за что я плачу деньги вам, – раздраженно объявила Кларисса. – Вы хоть узнали, зачем ей понадобились де Мирамоны?

– Она разговаривала с ними о приходе полицейских и происшествии в поезде, – объяснил сыщик.

– С посторонними людьми? – изумилась старушка. – А почему бы ей не поговорить об этом со мной, к примеру, если эта дурацкая пропажа так ее взволновала?

При желании месье Босежур мог бы объяснить Клариссе, отчего внучка не желала делиться с ней своими переживаниями, но такого желания у месье Босежура не возникло, и потому он просто промолчал.

– Если вам больше нечего сказать, можете идти! – объявила Кларисса.

Едва сыщик удалился, она обратилась к двери, которая вела во внутренние покои.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – спросила у нее старая дама. – Я же отлично знаю, что ты подслушиваешь!

– Ничего я не подслушиваю, – ответила дверь голосом Бланшара. Она приотворилась, и оказалось, что адвокат действительно стоит на пороге. – Я просто шел мимо.

– Юбер!

– Я не хотел тебя беспокоить!

– Юбер Бланшар, вы негодяй, – капризно объявила Кларисса, падая на софу, – а моя внучка, судя по всему, снобка. Родная бабушка для нее недостаточно хороша, видите ли, зато шушукаться с графами, баронессами и графинями – самое оно.

– Клар…

– Да, снобка! А поскольку снобизм – приправа для отсутствия мозгов, как всегда шутил… кто это был, Юбер? Мой друг писатель Лемэр или мой друг академик Галле? – Бланшар открыл рот, чтобы сказать, что он впервые слышит эту фразу, но Кларисса его опередила: – Неважно, в общем, они оба были правы. И почему она не пошла в казино снова? Она должна была проиграть все, вплоть до ленты на шляпке, и потом целую неделю жаловаться на то, что удача не бывает вечной. Юбер!

– Да, любимая? – откликнулся адвокат, с обожанием глядя на нее.

– Не смотри на меня такими глазами, мне начинают в голову лезть мысли сорокалетней давности, – осадила его Кларисса. – Я совершенно разбита, совершенно! Я так хотела, чтобы меня оставили в покое, и теперь, когда мое желание исполнилось, я просто в ярости! Но самое главное, что этот мерзавец Кристиан, судя по всему, с ней заодно. А ведь я принимала его в своем доме!

Пока на вилле «Маршал» Бланшар пытался убедить хозяйку, что все не так плохо, как кажется, на соседней вилле мерзавец Кристиан, дождавшись, пока Уолтер и Мэй уйдут, пытался отстоять интересы Клариссы. Он вновь завел речь о возвращении беглых павлинов их законной владелице, и на сей раз Амалия, казалось, выслушала его более благосклонно.

– Ну хорошо, – сказала она, – пойдем посмотрим, о ком речь. Потому что у себя в саду я ни одного не видела.

Так они вдвоем совершили прогулку до романтических развалин, о существовании которых, по правде говоря, Амалия успела подзабыть. Впрочем, теперь живописные руины можно было смело окрестить Павлиньим островом, – столько там было этих замечательных птиц.

– Да, – сказала Амалия, улыбаясь.

Ветер, налетающий с моря, играл шелком ее платья и развевал зеленую ленту, которой оно было украшено вместо пояса, и Амалия придержала ее рукой. Большой павлин, заметив молодую женщину, сначала отбежал на несколько шагов, но затем осмелел, распустил хвост и принял горделивую позу. Амалия двинулась дальше, но павлин забежал на дорожку перед ней и стал кружиться, показывая свой роскошный хвост со всех сторон.

– И это все павлины мадам Клариссы? – спросила Амалия.

– У нее было двадцать семь птиц, – объяснил Кристиан. – Когда я был здесь, то насчитал больше двадцати. Видите вон того унылого? Он сбежал последним.

– И правильно сделал, – неожиданно сказала Амалия. После чего огорошила графа де Ламбера сообщением, что павлинов не отдаст.

Кристиан стал взывать к ее здравому смыслу, чувствам, включая законное чувство собственности, напомнил, как тихая старая женщина (Кларисса, конечно) мечтала сидеть в своем саду и смотреть на павлинов, – напрасно: Амалия ничего не желала слушать.

– Она-то, может быть, и хочет их видеть, – сказала она, блестя глазами, – вопрос в том, хотят ли они видеть ее.

И с этими словами повернула обратно к дому.

Кристиан понял, что ему придется либо пропустить следующую гонку, либо просить денег у отца. Договориться с Амалией казалось проще, и он решил предпринять еще одну попытку.

– Сударыня, но ведь это все-таки не ваши птицы!

– Достаточно того, что они на моей земле, – возразила Амалия, – потому что все, что здесь, находится под моей защитой.

Кристиан тотчас же увидел логическую брешь и не замедлил в нее устремиться:

– Но это же абсурд, госпожа баронесса… Вот я, к примеру, нахожусь на вашей земле. И что это значит?

Амалия усмехнулась.

– Это значит, что вы тоже, – серьезно сказала она, – пока вы здесь.

Кристиан надулся. Надежда на помощь эксцентричной старой дамы таяла с каждым мгновением, а кроме нее, рассчитывать было не на кого.

– Я очень благодарен вам за ваше намерение, сударыня, – сдержанно начал он, – но от кого вы собираетесь меня защищать?

– Ну, может быть, от того же, от кого и павлинов, – заметила Амалия, и в глазах ее вспыхнули искры. – А это правда, что автомобилям, как и лошадям, хозяева дают собственные имена?

Немного удивленный таким оборотом беседы, Кристиан тем не менее подтвердил, что так оно и есть.

– То есть если кто-то предоставит вам автомобиль для гонок, но пожелает назвать его как-нибудь по-особенному, это возможно? – продолжала Амалия.

Кристиан мрачно поглядел на нее.

– Никто не даст мне автомобиль для гонок, – сказал он с вызовом, – хотя бы потому, что он может разбиться.

– Я дам, – сказала Амалия так просто, что можно было подумать, что в 1897 году автомобиль был не предметом роскоши, а самой обыкновенной вещью вроде пары перчаток или веера.

– Но у вас нет автомобиля!

– Значит, вы поможете его купить, – безмятежно ответила баронесса.

Тут, надо признаться, Кристиан не на шутку рассердился.

– Мне кажется, сударыня, – проворчал он, – что вы пытаетесь подкупить меня, как… как мисс Уинтерберри. Вы подарили бедной девушке дорогое платье, и она теперь на все готова ради вас, потому что раньше ей никто ничего подобного не дарил. Но я…

– Вы просто глупый мальчик, – отозвалась Амалия безмятежно. – Если бы я хотела вас подкупить, то уж точно использовала бы не деньги.

И она с удовольствием увидела, как храбрый д’Артаньян покраснел, как спелая вишенка.

– Лучше подумайте над моим предложением, – продолжала Амалия. – Машина моя, но выбираете ее вы. На гонках она будет носить то имя, которое я скажу. А во всем остальном предпочитаю положиться на вас, потому что ничего не понимаю в марках и типах моторов.

Кристиану ужасно хотелось произнести длинную речь о том, что он все-таки не ребенок и с ним не следует так обращаться, но они уже дошли до дома. Лакей вышел Амалии навстречу и вручил ей телеграмму. Распечатав ее, Амалия нахмурилась.

Ответ гласил: «СОЖАЛЕЮ НИЧЕМ НЕ МОГУ ПОМОЧЬ ИСКРЕННЕ ВАШ».

Утром Амалия лично побывала на почте, чтобы отправить в Париж российскому резиденту О. телеграмму с оплаченным ответом. Телеграмма содержала шифрованный запрос, кто из враждебных агентов недавно был в Париже и мог иметь интересы на юге Франции. По мысли Амалии, все, что случилось в поезде, имело под собой крайне конкретную подоплеку – ее прежнюю деятельность, а раз так, любые сведения могли оказаться весьма кстати.

И вот теперь О., которого она знала много лет, О., который в глаза и за глаза называл ее «гордостью нашей Особой службы», попросту отказался помочь, – тот самый О., которого она вытаскивала из нескольких серьезных передряг и который когда-то клялся ей в дружбе до гроба.

Ей внезапно стало так обидно, словно отказ обесценивал и перечеркивал ту часть ее жизни, которая была связана с приключениями, тайнами, деликатными поручениями и трудной, напряженной деятельностью, которая не раз могла стоить Амалии здоровья, а то и жизни. Но тут Амалия вспомнила кое-что и сказала себе: «А что, если этот ответ вовсе не от О.?»

Дело в том, что утром, на почте, она ощутила нечто. У людей, которые долго и упорно занимаются какой-нибудь опасной, непростой работой – ловят преступников, к примеру, или служат в разведке, – инстинкт развивается иначе, чем у обычных людей, оттачивается, совершенствуется и порой приобретает масштабы настоящего ясновидения. Утром на почте все было как всегда, и служащие за конторками сидели самые обыкновенные, но Амалия каким-то сверхъестественным чутьем угадала, что что-то не так. И это ощущение не покидало ее, пока она сама не покинула здание почты.