Миллион в воздухе - Вербинина Валерия

– Десять тысяч франков, – вставил Папийон. – Генрих обещал ему именно такую сумму, половину – как задаток, а вторую – когда чертежи окажутся у него.

Амалия кивнула.

– Не стоит забывать, что у Малле была еще одна причина для того, чтобы согласиться на предложение шпиона – в Панамском скандале он потерял все свои сбережения. Дело представлялось ему нетрудным, но он не был профессионалом и допустил несколько просчетов, а вскоре Адер, будучи человеком крайне наблюдательным, заметил, что в бумагах кто-то рылся. Изобретатель сразу же дал знать военным, а те, посовещавшись, решили привлечь к делу лучшие полицейские кадры в лице присутствующего здесь месье Папийона и его коллег, среди которых был некий Пьер Моннере.

– Мы сразу же поняли, что тут замешан кто-то из своих, кто постоянно находился в доме, – добавил Папийон. – А у месье Адера большой дом и много прислуги, поэтому пришлось разделить подозреваемых между собой.

– Пьер Моннере сразу же стал подозревать Стефана Малле, – продолжала Амалия. – Для других слуг Малле был своим человеком, преданным старым слугой, и они даже помыслить не могли, чтобы подозревать его. Но, вероятно, у Моннере был большой опыт, и он понимал, что в некоторых обстоятельствах преданность – не более чем пустой звук. Так или иначе, он взял Малле на заметку и стал следить.

– Мало того, он произвел обыск в его доме, а также в лавке его жены, – подал голос Папийон. – Пьер говорил мне, что уверен: старик не выдержит и допустит ошибку. Он установил за Малле слежку и не выпускал его из виду, рассчитывая, что предатель приведет его к агенту.

– Но Малле оказался достаточно сообразительным. К тому же он понимал, что означает провал для него и для его семьи. Он успел спрятать скопированные чертежи в церкви Святого Северина, которую посещал когда-то. В детстве он пел в местном хоре, постоянно бывал в церкви, и, думаю, для него в здании не было тайн.

– Священник по моей просьбе провел кое-какие разыскания, – заметил Папийон. – Он говорит, что герцогиня де Монпансье использовала церковь, чтобы тайно видеться там с одним из своих любовников. Не забывайте, что у герцогини были чрезвычайно натянутые отношения с королем, который не жаловал и ее поклонников. Священник уверен, что, когда герцогиня дала деньги на алтарь, она попросила сделать в стене тайник, а потом использовала его, скорее всего, для обмена письмами со своим кавалером.

– Однако Малле нашел тайнику другое применение, – прибавил граф. – Что же было потом?

– Потом, – сказала Амалия, – он написал Генриху записку, где именно следует искать чертежи. Дальше я могу только гадать. Вероятно, Малле хотел передать записку напрямую, но заметил слежку и был вынужден действовать окольным путем.

Тогда он взял дешевое кольцо, спрятал записку в коробочку и попросил жену сходить в ломбард. Квитанцию все равно надо было передать агенту.

– По словам Генриха, они должны были разминуться в книжной лавке, – вмешался Папийон. – Малле вошел бы в лавку, сунул квитанцию в книгу и ушел, уводя полицию за собой. Генрих сидел в кафе напротив и ждал. Когда Малле удалился, он вошел бы в лавку и забрал книгу.

– Что это была за книга? – поинтересовался священник.

– «Три мушкетера» с иллюстрациями Лелуара, – проворчал Папийон. – У этого агента неплохой вкус, надо сказать.

Три новых мушкетера переглянулись и расхохотались.

– Но вся цепь развалилась, – сказала Амалия, – потому что Малле попал под карету.

– В двух шагах от лавки, переходя дорогу, – уточнил Папийон. – Агент, который вел его, сразу же вызвал Моннере. Старика отвезли в больницу. Он был помят от столкновения, у него сломана нога, но, если говорить откровенно, он больше жаловался, чем страдал по-настоящему. Кроме того, сумел привлечь на свою сторону врача, который решил, что имеет место полицейский произвол, и наотрез отказался пускать к нему моего коллегу.

– Тогда Моннере забрал вещи старика и обыскал их, – подхватила Амалия. – Нашел квитанцию, но она не привлекла его внимания. Кроме того, увидел письмо до востребования, адресованное в Ниццу. Письмо предназначалось внуку Стефана, но Моннере не знал этого.

– Малле не слишком складно выражал свои мысли, – добавил Папийон. – И Моннере стал подозревать, что это какой-то хитрый шифр. Вдобавок фамилия человека, который должен был забрать письмо, совпадала с той, которая значилась в одном из фальшивых паспортов агента Оберштейна.

– Поэтому Моннере решил, что он на верном пути. Он был горд своим успехом и не собирался ни с кем его делить. Он купил два билета в десятое купе «Золотой стрелы», чтобы ему никто не мешал, и отбыл в Ниццу, рассчитывая на месте привлечь полицию, арестовать того, кто явится за письмом, и узнать, где чертежи. Но еще до того, как он сел на поезд, его выследил Оберштейн.

И тут агенту несказанно повезло. Он увидел меня, более того, понял, что я еду в одном вагоне с Моннере – до которого на самом деле, конечно, мне не было никакого дела. Оберштейн решил использовать это обстоятельство. Если раньше он колебался по поводу того, как поступить с полицейским, то теперь решил убить его, предварительно разузнав все о чертежах, а вину свалить на меня.

Я ехала в одном купе с Мэй, и она случайно разбила флакон духов. Мы открыли окно и перебрались в вагон-ресторан. В это время Оберштейн залез в купе и похитил оттуда мою перчатку, на которой была метка. Ее редкий цвет в два счета позволял установить, чья она. Это была идеальная улика.

В вагоне-ресторане мы неожиданно стали свидетелями сцены между графом Теодором де Мирамон, его женой Матильдой и рыжей женщиной по имени Жоржетта Бриоль. С виду обыкновенный любовный треугольник, и на Мэй их выяснение отношений произвело крайне тягостное впечатление. Она предположила даже, что у графа имеются веские причины, чтобы убить жену. А потом ночью мы услышали крик графини, однако Матильда заверила меня, что ей просто приснился дурной сон.

– Вот, – вмешался Кристиан, – с этого места я прошу вас быть подробнее. Что за крик? Какое отношение он имел к происходящему? И почему, когда вы расспрашивали кондуктора Норвэна, вы уже знали о том, что он должен был увидеть в десятом купе… и не только там? Я имею в виду исчезновение белья, полотенец, отсутствие воды в рукомойнике…

Амалия вздохнула.

– Я скажу, что произошло. Ночью Оберштейн пробрался в десятое купе и застал Пьера Моннере врасплох. Однако полицейский каким-то образом сумел не выдать ему тайну письма до востребования, а направил по неверному пути.

– Моннере всучил ему ключ, который носил при себе по поводу совершенно другого дела, – буркнул Папийон. – Сказал, что он от квартиры в Ницце, а чертежи спрятаны в тайнике под картиной, изображающей женщину в желтой шляпе. Он так убедительно все описывал, что Оберштейн ему поверил.

– Потом Оберштейн его зарезал. – Амалия поморщилась. – Труп лежал, вероятно, на полу, и рядом Оберштейн бросил мою перчатку. И ушел, причем даже не стал закрывать дверь, как я полагаю. Любой, кто случайно заглянул бы туда, неминуемо обнаружил бы тело.

– Погодите-погодите, – встрепенулась Мэй. – То есть если бы графиня де Мирамон…

– Графиня солгала нам, – сказала Амалия. – Что она сказала? Что ей приснился сон. Где она находилась при этом? В коридоре, причем на ней было то же платье, что и в вагоне-ресторане, иными словами, на ночь она не раздевалась. Я допускаю, что она могла задремать, сидя на диване, и ей что-то приснилось. Но если вам что-то снится, вы не станете выскакивать в коридор. Вы просто постараетесь лечь поудобнее или сесть, если уж вы не любите ложиться на ночь в поездах, и все. А графиня находилась именно в коридоре.

– И как же вы это объясняете? – поинтересовалась Кларисса.

– Графиня выходила из купе по самой прозаической, обыкновенной причине, о которой обычно не пишут в романах, – с улыбкой пояснила Амалия. – А когда возвращалась, то случайно открыла десятое купе вместо своего девятого. И сразу же все увидела. Поэтому и кричала. Не так ли, месье комиссар?

– По ее словам, ночью она заснула, – сказал Папийон. – Сквозь сон до нее донеслась какая-то возня за стенкой, но вскоре все стихло. Через некоторое время графиня вышла в туалет, а когда вернулась, то случайно перепутала дверь своего купе и соседнего. Тут вы абсолютно правы.

– Но почему она не подняла тревогу? – вмешался Уолтер.

– Ага! – победно сказала Амалия. – Вот это и есть самый интересный вопрос. В самом деле: почему?

– Испугалась скандала, огласки? – предположил Кристиан. – Или хотела избежать расспросов в полиции?

– О, полно вам, – отозвалась баронесса. – Бояться скандала – после того, что было в вагоне-ресторане? И потом, как бы графиня де Мирамон ни относилась к полиции, ее положение в любом случае делало ее неуязвимой для любых подозрений.

– Тогда я ничего не понимаю, – заявила Кларисса.