Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей

Самый неприятный вопрос.

– Мы проработали эту проблему.

– “Проработали” ? Как ?

– Как и планировали. Мы исходим из того, что он мальчик умный. И намеки понимает. Мы ему намекнули. Думаю, он понял.

– А если нет ? Если он намеков НЕ понимает ?

– Тогда будем работать с ним дальше.

– Что-то вы сложно работаете… Где юноша сейчас?

Ему очень не хотелось говорить правду – но… Предоставление точной и адекватной информации (причем с обеих сторон: и от него, исполнителя, и от них, заказчиков) было одним из условий его успешной работы. Поэтому человек сказал:

– Он напуган. Скрывается.

– Скрывается?! И после этого ты хочешь сказать, что сыночек понял намек ?!

– Думаю, что – понял. Но несколько неадекватно. Пауза. Потом решительный голос в трубке:

– Нет уж, мой милый. Найди его. И не надо больше никаких намеков. Поступай с ним, как и со всеми остальными. Понял?

– Так точно, – сказал человек. – Все будет. Седов не отставал:

– Что с номерами вторым и третьим ?

– Второй ожидается через несколько дней. К третьему – подбираемся.

– Это не разговор. Представьте мне план оперативных мероприятий. Сегодня же, – потребовал Седов.

– Все будет, – с глухим, невысказанным раздражением повторил человек.

– Я не сомневаюсь, – с готовностью откликнулся его собеседник. И подчеркнул-добавил:

– Пока не сомневаюсь.

– Тогда – до связи.

– Ну, будь здоров.

Электричка ехала бесконечно долго. Закончились Москва, потом Королев и Мытищи, промышленный пейзаж сменился лесами-полями. Изредка проглядывали кирпичные коттеджи в обрамлении ухоженных деревьев. Но с каждым километром дальше от столицы дома становились плоше. Да и люди, мелькавшие на платформах, постепенно “переодевались” из хороших кожаных курток в убогие пальто, а то и вовсе в телогрейки.

– Деревня наша – страшная глушь, – предупреждал ее Дима. – И ехать долго, и потом еще пешком топать…

Но Надя, как оказалось, не вполне представляла себе всех масштабов глуши и сложности задания, с которым ей предстояло справляться.

Через два с половиной часа электричка доставила ее в городок Балакиреве. Подле платформы драные собаки играли свадьбу. У магазинчика кучковались озабоченные мужички. Ни одного трезвого среди них не было. Надя с достоинством пропустила мимо ушей их комментарии насчет “сисек, как у коровы” и быстрым шагом отправилась в сторону центра – туда, где высились пятиэтажные хрущобы. У первого же трезвого с виду мужика Надя спросила, как добраться до села Рюмина. Неулыбчивый житель городка Балакиреве ответил, что ходу туда один час. Потом прищурился на Надю и добавил: “А тебе – и все полтора. – Неопределенно махнул рукой:

– Иди прямо, а потом указатель увидишь”.

Указатель гласил, что до деревни Хрюмино (буква Х была пририсована от руки) – шесть километров. Надя попыталась вспомнить, когда в последний раз так далеко ходила пешком. “Может, вернуться? Нет. Дима засмеет. Дойду. Не расклеюсь. Да и в Москве делать мне абсолютно нечего”.

Надя плотней запахнула куртку и направилась в сторону Рюмина.

"И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь… И какая сила кругом, какое здоровье в этой бездейственной тиши…” – это, кажется, из “Дворянского гнезда”.

Надя шагала по залитой недавними дождями грунтовой дороге, вспоминала любимого Тургенева. И чуть не впервые в жизни подумала: “А ведь прав оказался другой классик. Верно говорил о декабристах – и, наверное, о дворянах вообще: страшно далеки они от народа… Какая тут, где – сила? Какое – здоровье ? Глушь, убожество, пьянство…

Сначала Надя надеялась поймать попутку. Но пока ей попался трактор с развеселыми мужичками в кабине. Завидев Надю, проржавелый агрегат услужливо притормозил. Мужички принялись наперебой зазывать ее в кабину. Их речь была густо сдобрена матюками. Надя быстро осмотрела разгоряченные выпивкой физиономии и с достоинством ответила: “Спасибо, я прогуляюсь”. Но назойливый трактор еще долго шел на малом ходу, надеясь заполучить большегрудую молодую попутчицу. Когда водитель, отчаявшись, прибавил газу, обдав Надю отвратительным запахом солярки, она решила: “Услышу мотор – в лесу буду прятаться. Пока не проедет. Такие попутки ловить – себе дороже”. И – снова мысленно обругала Полуянова. Ехал бы сам в свое Рюмине! А то ее в чертову глушь послал – и сидит, видите ли, срочную статью пишет.

Надя быстро поняла, что обходить лужи бесполезно. Только силы зря тратишь. Она месила сапогами – своими единственными, кстати! – непролазную грязь и, чтобы развлечься, глазела по сторонам. Но смотреть было решительно не на что. Справа возвышался лес – реденький, но заросший подлеском. Ничего общего с прозрачными березняками и величественными дубравами, воспетыми великими русскими писателями. Слева, так сказать, колосились поля – рожь вроде убрана, но колосков осталось столько, что все Балакиреве, наверное, накормить можно.

Над дорогой нависали низкие осенние тучи. От деревенских красот Надю уже воротило. И ей пришла в голову непривычная, странная мысль: “Может, не зря надо мной мама подсмеивалась? Может, она права? И вся русская классика – и Пушкин, и Лермонтов, и мой любимый Тургенев – действительно безнадежно устарела?"

Михалыч, участковый из Балакирева, как всегда, приперся некстати. Впрочем, когда они кстати, эти менты? Нинка к его приходу прибрать успела – и слава богу. Пока Михалыч по двору шел, она и самогонный аппарат дерюжкой прикрыла, и на Ромку цыкнула:

"Гаси свой косяк! Быстро, ну!” Ромка, гаденыш, заметался по кухне – все искал, куда б заховать недокуренную папироску. “У, урод”, – прошипела Нинка. Вырвала у сына слюнявый косяк, опустила в карман. Авось ее-то Михалыч шмонать не будет.

Участковый в сенях не задержался, немедленно протопал в кухню, повел желтыми от табака ноздрями:

– Та-ак, Нина Алексеевна… Запашок.

– Какой такой запашок? Где запашок? – запетушился Роман.

– А ты, огурец, замолкни, – презрительно велел Михалыч. И Ромка тут же послушался, съежился на лавке.

Нинка, уже ученая, спорить с участковым не стала. Заскрипела дверцею шкафа, зазвенела рюмашками, отослала Романа в погреб за огурцами. Ласково приговаривала:

– Хрустики, Иван Михайлович, молодого посола, с перчиком, с кинзочкой, под водочку, а?

Участковый благосклонно прищурился на запотелую бутыль.

– Ладно. Наливай по чуть-чуть. Разговор к тебе есть.

Нинка разлила – Михалычу полстакана, себе четверть. Суетившегося в кухне Романа хлопнула по руке и самогонки не предложила. Приказала: