Последняя женская глупость - Арсеньева Елена

– Так… так приняли твой грех мои уста? – заикаясь спросила бедная Джульетта, а Ромео ответил с той же неприкрытой насмешкой:

– Мой грех… О, твой упрек меня смущает. Верни ж мой грех.

– Вина с тебя снята, – пробормотала Римма, пытаясь вспомнить, есть ли там авторская ремарка: «Целует его».

– Синьора, ваша матушка вас просит, – комическим, старушечьим тоном проговорил Никита, и Римма вспомнила, что это уже реплика кормилицы, а разговор между Ромео и Джульеттой закончен, дальше ремарка: «Джульетта уходит». Шанс упущен, нет надежды, что Никите захочется прочесть диалог влюбленных в саду или наутро, когда они спорят, жаворонка слышат или соловья. Все, вот и все, и ей пора уходить, как той Джульетте…

– А ведь я вас еще не поблагодарил, – вдруг сказал Никита.

– За что? – не поняла Римма.

– Вы ж меня как бы спасли.

– Да ну, бросьте, какая чепуха.

– Ничего себе! Конечно, может, я для вас ничего не значу, но сам-то я к себе отношусь очень хорошо, для меня моя жизнь отнюдь не чепуха, – усмехнулся он. – А ведь я даже не знаю, как вас зовут. Кошмар! Извините, я так лоханулся, не спросил…

– Вы спросили, да я не ответила, – напомнила она.

– А теперь ответите?

– Да, пожалуйста. Римма меня зовут, – сказала она как-то неуклюже.

– Римма? Ого! У меня никогда не было знакомой девушки, которую бы звали Римма.

«Ну насчет девушки это ты, конечно, поторопился…» – сказала она себе, снова попытавшись найти спасение в привычной иронии, но тут Никита быстро произнес:

– Спасибо, Римма. – И, чуть подавшись вперед, поцеловал ее.

Может, он только этого и хотел – прикоснуться губами к ее губам. Один раз, другой, так же легко, тепло – и не более. И Римма сидела оцепенев, только чуть приоткрыла губы, даже ничего не чувствуя от волнения.

– Ну вот, – прошептал он, и этот шепот тоже был как поцелуй. – Еще третий раз – и все.

И все? После того, как она столько ждала? После того, как он ее до такой степени измучил?

Она схватила его за плечи и торопливо, боясь, что он вот-вот отстранится, провела по губам языком.

Чуть-чуть прикоснулась к уголкам рта, а когда, испугавшись потрясения, которое испытала, решила отстраниться, он ответил – так же робко, так же осторожно, и Римма вдруг поняла – не сознанием, думать она сейчас была не способна, – а желанием своим поняла, что он так же хочет ее, как она его, и так же боится… нет, еще сильнее. Она-то считала, он ощущает себя рядом с ней сильным мужчиной, а он казался себе неуклюжим мальчишкой, с которым играет взрослая, опытная, равнодушная женщина. До дрожи хочется протянуть руку и взять – но в то же время страшно получить даже не пощечину – это как бы для взрослых! – а небрежный шлепок, какие дают заигравшимся детям: «Куда?! Не тронь!» То, что Римма принимала за равнодушие заласканного красавца, было неодолимым страхом!

Теперь она уже не могла отстраниться, даже если бы он просил об этом. Все улетело, все унеслось, все забылось, прошлого не было, опыта не было, все происходило впервые, и те вздохи, те слова, те очаровывающие движения губ, рук, которые она когда-то дарила другим мужчинам, сейчас исторгались словно бы впервые, и ощущения, нахлынувшие на нее, были новые, незнакомые, словно бы никогда не изведанные – неодолимые.

Они метались по этому бутафорскому ложу придуманной, небывалой, смертельной любви, и с каждым мгновением в их движениях оставалось все меньше осторожности, недоверия, опаски: они уже не трогали, не ласкали, не гладили, а хватали друг друга, терлись телами, оплетали руками и ногами – до боли, до ломоты, не целовали, а терзали друг друга губами до стонов, заглушаемых в глубине неразделимо слившихся ртов, и все время, каждое мгновение Римма ощущала растущую жадность сгустка плоти, притиснутого к ее бедрам. Да и весь он был сейчас – как напряженный сгусток желания. Плечи его были каменно-напряженными, сжимавшие ее руки – упруго-стальными, губы сделались беспощадны, но что-то еще сдерживало его, и чудилось, бесконечно много времени минуло до того мгновения, когда он наконец нашарил застежку ее джинсов.

Они были не на «молнии»: дерг! – и готово, – нет, джинсы были модные, с пуговицами, и его пальцы путались в этих пуговицах, доводя Римму до экстатического напряжения. Казалось, она вот-вот кончит от беспорядочного движения этих пальцев, которые как бы небрежно касались ее тела, а на самом деле подвергали его изощренной пытке.

Вдруг он разочарованно охнул. «Колготки, – вспомнила Римма, – на мне же еще колготки!»

И их еще надо снять. И трусики. Сколь многое их еще разделяет!

Его пальцы впились в ее тело.

– Я больше не могу, – выдохнул он, утыкаясь ей в плечо. – Я не могу, я больше…

Он задохнулся, схватил ее руку, прижал к своим нетерпеливо напрягшимся бедрам.

– Сейчас, – шепнула Римма. – Сейчас. Подожди меня!

К счастью, его-то джинсы были на «молнии». Рванула застежку, скользнула к стиснутым коленям, развела их. Дыхание захватило от запаха его тела – жаркого, пряного, дурманного. Незнакомого и чужого. Любимого до того, что сердце останавливалось.

Нашарила его плоть своим влажным, нетерпеливым ртом.

Сдавленный стон, другой… дрожь, судороги…

Счастье, словно медленная смерть.

Стряхивая с волос снежинки, Марк осторожно приотворил тяжелую металлическую дверь – и по лицу сразу хлестнул ветер истерики.

– Как это вы не можете? В рекламе написано: заговариваете от алкоголизма, лечите запойных пьяниц! А говорите – не можете! Зачем тогда голову морочить?

Немолодая, очень худая женщина с изможденным лицом в отчаянии стучала сухоньким кулачком по столу администратора.

– Что вы тут расстучались! – Катя выхватила из-под кулачка последний номер «Астрологического вестника», от которого вот-вот клочки полетели бы. – Никто никому голову не морочит, просто у каждого мага своя специализация, понятно? Кто-то любовью занимается, кто-то алкоголиками, кто-то делает астропрогнозы.

Марк чуть не подавился усмешкой. «Любовью занимается!» Умеет Катерина сказануть, что да, то да. О чем могут клиенты подумать? Уж не о том, конечно, что некий мастер занимается приворотами и отворотами, установлением мира в семье, отводит чары соперниц и все такое.

Вообще эта телка глупа безмерно, не такой администратор был бы нужен в «Надежде», нет, не такой! Однако найди другую, чтоб и умная, и тонкая, и сообразительная, и умела уговорить клиента, раздраженного долгим ожиданием мастера, занятого с другим посетителем, не дергаться, подождать, не бежать очертя голову через дорогу к частной гадалке, и чтоб при этом согласилась сидеть в тесном, душном подвальчике, целый день без глотка свежего воздуха, за никакую плату было нереально! И еще отбрехиваться от приставаний некоторых магов, у которых к концу дня накапливается астрально-сексуальная потребность такой силы, что, если не снять ее мгновенно, причем не магическим, а простым дедовским способом, можно натурально свихнуться. А вот Катя никогда не возражала против такого окончания своего трудового дня. Правда, ревновала иногда к клиенткам, про которых достоверно знала, что с ними тот или иной маг «уходит в астрал». Марк сам недавно испытал на себе приступ жуткой Катиной ревности и потом долго не мог снова снискать расположения этой мягкой, как перина, безыскусной и простодушной ляльки.

Все-таки простодушие было основным Катиным достоинством. Женщина должна быть глупа, Марк в этом не сомневался. С умными трудно. Впрочем, есть одна сфера, в которой глупеет всякая, даже самая умная женщина. Это сфера интимных чувств. Любовь называется. С влюбленной, причем безнадежно влюбленной женщиной умелый маг может делать все, что в голову взбредет. Из нее можно выкачать какие угодно деньги, надо только сеансы вести по-умному. Главное, динамить клиентку, никогда не ляпать сразу, что ваше дело безнадежно, предмет вашей страсти к вам совершенно равнодушен, муж уйдет к другой, жених сбежит со свадьбы, а любовник бросит, подарив на память о себе не колечко с бриллиантом, а неприличную болезнь, – и вообще, оставь надежду, всяк сюда входящий. Наоборот! Центр астрологии, магии и гадания «Надежда» назывался так отнюдь не в честь Надежды Константиновны Крупской или еще какой-нибудь женщины с таким же именем. Он назывался так именно потому, что давал людям надежду на лучшее!

Вот и этой замордованной бытовухой бабенке Центр сейчас даст надежду на разрешение всех и всяческих ее проблем.

– Здравствуйте, – сказал Марк своим вкрадчивым голосом, который, как он доподлинно знал, всегда производил на женщин самое благое впечатление. – Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Вам надо пьяницу отчитать, я так понял?

Женщина сначала глянула на него вполоборота очень недоверчиво, потом вдруг покраснела и начала странными, неумелыми движениями поправлять жуткую, какую-то клочковатую шапку и одергивать поношенное пальто.