Танцовщица в луче смерти - Михайлова Евгения

– Нет, – сарказм Татьяны достиг ее любимой планки. – Я кляп в рот себе засунула, чтоб, не дай бог, не проговориться: моя мать живет с воришкой.

Гена бросился на падчерицу и отлетел от нее, как от резиновой стены. Она легко отбросила его одним движением руки. И пошла за ним.

– В чем дело? На кого кидаемся? Не любим правду? Может, еще немножко поговорим?

Он смотрел на нее с ненавистью и страхом. Она обожала это выражение. Ольга закрыла лицо руками.

– Что ж ты за человек такой, Таня. Что ж ты нас терзаешь постоянно.

– То есть я перед тобой в чем-то виновата? – Татьяна подошла к матери, отняла ее руки от лица, уставилась в глаза своими щелочками. – Тебе нравится жить – ничего не видеть вокруг? Ну, не получается так. Привела этого... Потом проститутку в дом пустили. Из-за денег. Ты, может, из-за денег, а он из-за чего еще, не догадываешься?

– Типун тебе на язык, – в сердцах проговорила Ольга. – Какая Нина проститутка? Ты что? Она как раз хорошая девочка была, не то что ты.

– Так ей положено быть хорошей. Больше платят... Крутился он вокруг нее, ты, мам, можешь не сомневаться. Я наблюдательная, сама знаешь. А обокрасть покойницу – это для него святое, думаю...

Геннадий опять конвульсивно дернулся в сторону падчерицы, Оля схватила его за руки, что-то забормотала. Татьяна, очень довольная собой, прошла на кухню, долго жевала все, что нашлось в холодильнике, стоя рядом с ним. Потом вошла в ванную, сбросила свою полумужскую одежду, облилась горячим душем и отправилась спать. Засыпая, она видела, что под дверью горит свет, чувствовала запах сигарет отчима, слышала сдавленные рыдания матери. А они думали, что она тут существует как предмет бесчувственный? Нет! Пусть с ней считаются.

Артем с Юлей утром приехали в больницу к Алле Селезень. Она лежала на высоких подушках и тревожно на них смотрела. Юля быстро и уютно засуетилась, разложила какие-то салфеточки, достала судочки с салатом, суфле, клубникой, размятой со сливками.

– Давайте кушать, – она говорила с Аллой, как с ребенком, и кормила ее с ложечки.

Артем молча стоял рядом со страдальческой морщинкой между бровей. Алла что-то проглотила, потом погладила Юлину руку благодарно, но глаз не сводила с Артема.

– Да, – понял он ее взгляд. – Я был у нее. Ну, что я могу сказать. Держится она хорошо. Положение ее сложное, но есть один вариант, если будет доказано, что она так поступила в состоянии аффекта – это значит, сильного гнева, обиды, не совсем сознательно, – то... В общем, не буду очень вас обнадеживать, но все может закончиться не так уж плохо для нее... И самое главное: она спрашивала о вас, волнуется. Мне сообщили, что она просит еще раз прийти, рассказать, как вы себя чувствуете.

– Правда, что ли? – Алла хотела сказать что-то еще, но подбородок запрыгал, губы не слушались... Только глаза продолжали оставаться сухими, выжженными.

– Ой, не могу, – всплеснула руками Юля. – Конечно, это правда, Алла. Артем вообще врать не умеет. Какой-то ужас вокруг. Мне кажется, мы все попали в поле беды. Так бывает. Надо держаться друг за друга, идти вперед, надеяться... Артем, я что-то не то говорю?

– Конечно, то, – он провел рукой по ее волосам. – Ты просто умница. Мы пойдем, Алла, я хочу еще с врачом поговорить. Но мы обязательно скоро придем. К Виктории я схожу, расскажу все... Звоните, если что. Не забывайте, что у вас телефон лежит в тумбочке.

Алла кивнула, напряженно глядя им вслед, и вдруг окликнула:

– Ты... Артем... Я никак не спрошу. Может, знаешь... Собаки... Хоть одна живая осталась?

Артем быстро вернулся от двери, взял ее за руку.

– Алла, нет. Он ответит за них, я обещаю, дело заведено, мы этим занимаемся...

– Спасибо, идите, – она прикрыла глаза и вдруг страшно застонала, закричала, забилась... Юля пыталась ее держать, видела, что слезы сплошным потоком хлынули из глаз несчастной женщины, мокрыми стали волосы, рубашка, подушки... Артем уже вел врача и сестру с капельницей, те быстро подошли и махнули им рукой: уходите...

Вечером Артем с Юлей должны были, как обещали, приехать в гости к Дмитрию Фролову. Артем зашел за Юлей.

– Знаешь, – сказала она по дороге к машине, – мне неохота. Целый день на душе тяжесть из-за Аллы. Ужасная сцена.

– Да, тяжело, – ответил Артем. – Но ехать надо. Работа. Нужно решить, подписываем ли договор.

– Тебе это нужно?

– А почему нет? Клиент более чем солидный. Не хочу тебя огорчать, но он значительно умнее нового друга твоей Любы, Рената Пхудинова.

– Ой, этот вообще. Да и Любка тоже. Такое стала говорить, как с ним связалась. Что-то заразное есть в этих деятелях в натуре, как сказал бы Коля Кузнецов.

Дмитрий радушно встретил их на крыльце и сразу заявил:

– А я больше никого не звал. Посидим спокойно, без шума и гама моих приятелей и их жен. Надоели, честно. Это во-первых. И давайте о работе ни слова, – это во-вторых. В кои-то веки можно провести время с милыми, интеллигентными людьми.

Артем вошел в дом с немного озадаченным видом. Дружба семьями не входила в алгоритм тех отношений, которые он решил поддерживать ради... Черт его знает, ради чего. Вечера им с Юлей лучше проводить вдвоем. Но ужин был изысканным, собеседником Дмитрий оказался еще более интересным, чем в первую встречу. Умел и любил пошутить над людьми своего круга, удачно подать новую сплетню, сенсацию... Вечер оказался не таким уж и убитым. Потом Дмитрий заметил, что Юля выглядит усталой – она зевнула, – и предложил ей отдохнуть в одной из своих шикарных спален для гостей.

– А что? Я бы поспала немного. Тема, ты только быстро меня разбуди, ладно? А то вы тут самое интересное без меня обсудите. Да и ехать нам нужно не поздно, мама будет волноваться.

Она вошла в комнату, где все – и обои, и обивки, и покрывала-чехлы – было выдержано в стиле небеленых кружев. Сняла платье, уютно устроилась под легчайшим мягким одеялом, сразу уплыла в детский, светлый сон.

– Прелестная женщина, – сказал о ней Дмитрий.

– Да, – улыбнулся Артем.

Он сам удивился тому, как у него получилось при полном отсутствии подобного опыта легко перевести разговор с Юли на женщин вообще. Подвыпивший Фролов говорил о них вальяжно, авторитетно и свысока. Что-то небрежное сказал о Варваре, дочери Коврова, причем это не оставило сомнений у Артема по поводу характера их отношений. Рассказал о нескольких актрисах, одной певице... Хотел двинуться дальше по пути приятных воспоминаний, но Артем вдруг спросил:

– А Виктория Корнеева сначала тоже выступала как танцовщица на ваших вечеринках?

– Я с ней познакомился, когда ей уже принадлежало агентство. Кто-то подарил. Ну, время у нее было. Мягко говоря, не девочка. За тридцатник.

– Она вам не нравится?

– Давай на «ты», особенно когда о бабах. Не знаю, в каком смысле ты спрашиваешь, но она ничего себе. Один пустячок: она тварь. Сгнить в тюрьме должна по делу и определению.

– Ну и заявление. Ты так из-за смерти друга переживаешь?

– Да какой он мне друг! Друзья Коврова в лесу воют на луну. Он тоже тварь. Если б не она его прикончила, кто-то все равно бы это сделал.

– Ну, я даже не знаю. Мы так хорошо начали... А девочка эта, Нина, помнишь, я спрашивал в ресторане, с бровкой разорванной, – она кто?

– Нимфетка. Вроде родственница Виктории. Ну, как она мне... Ты думаешь, зачем таких сюда привозят?.. Только у нее с головой не в порядке было.

– Что значит – было?

– Ну, когда я ее знал. Может, сейчас умной стала.

– А почему не в порядке?

– Говорит, представляешь: «Меня трогать нельзя. Мама сказала, только мужу можно». Прыгает в стриптизе, а потом такое лепит. Конечно, не в себе.

– Я хотел бы с ней встретиться. Позвони мне, пожалуйста, если увидишь Нину.

– Не вопрос.

– Пора Юлю будить.

– Мне доверишь?

– А почему нет?

Дмитрий нежно вывел Юлю за локоток, проводил гостей до машины, ей поцеловал руку, ему пожал.

– Он к тебе не приставал? – спросил Артем.

– Ну, задевал своими пальцами-сардельками, – рассмеялась Юля. – Я сказала: «Осторожно. Меня никто, кроме мужа, никогда не трогал. Я нервная».

– Интересное совпадение.

– Ты о чем?

– Ни о чем. Просто тебе не нужно никогда с ним оставаться наедине. Я прослежу, если не возражаешь.

– Отелло! А я на ночь не молилась.

Артем уже привычно, как на работу, приехал утром к Сергею домой.

– Привет, – сказал тот, пропуская его в квартиру. – Слушай, ты всю жизнь был позитивным, приятным человеком. В школе иногда посмотрю на твою доброжелательную рожу, на душе светлее становится. Но теперь, старик, я тебя боюсь. Приходишь с таким мрачным видом: страшно подумать, что ты еще увидел, узнал или предположил.

– Да? Таким выгляжу жутким типом? Да я и сам иногда думаю, как меня Юля с мамой терпят. Иногда кажется, что они ничего не замечают, а иногда, что именно терпят. Тяжело мне сейчас с ними, мы привыкли все вместе обсуждать, а это обсуждать нельзя. Иду к тебе, как к Стене плача.