Биография smerti - Литвиновы Анна и Сергей

– Это тебе. – Стас протянул ей букет.

И Таня, вместо того, чтобы рассмеяться, тихо пробормотала:

– Спасибо.

– Пойдем в гостиную, поговорим. Пожалуйста! – попросил юноша.

«Ох, только тебя мне не хватало! Но теперь, после букетика, и не пошлешь...» – мысленно вздохнула Татьяна, а вслух неохотно пробормотала:

– Ладно. Пойдем.

– Ты чем-то расстроена, – упрямо повторил младший Холмогоров, едва добрались до гостиной и Таня опустилась на диван. – Но не тем, что мама погибла. Не обманывай меня, ладно?

– Хорошо, не буду обманывать, – пожала плечами Таня. А чего действительно ей притворяться? – Меня твой отец взбесил.

– А что он сделал? – встрепенулся молодой человек.

– Потребовал, чтобы я все равно книжку заканчивала. Или вернула аванс, – честно сообщила Таня.

Лицо Стасика разгладилось. Он кивнул:

– Я знаю.

– Знаешь?

– Ну да. – И парень с обезоруживающей простотой добавил: – Это я его попросил.

– Ты? Зачем?!

– Как зачем? Чтобы ты осталась. Чтобы видеть тебя. Каждый день. Если ты, конечно, захочешь...

– Ах, вот как! – Таня на миг утратила самообладание. – Значит, ты попросил! Твоя работа! Ну, спасибо!

– Пожалуйста, – пожал плечами Стас. – Не понимаю, чего ты злишься.

– Не понимаешь?! Да твой отец... он меня шантажировал! Угрожал! Говорил, что в суд подаст, если я книжку не закончу. Или если деньги не верну. А у меня их нет уже, тех денег!

И снова – беззаботный, удивленный взгляд:

– Ну а что ему оставалось делать? Как бы он тебя иначе уговорил?

Воистину: здесь, в горах, странный мир. Впрочем, такой, как Стасик, и в обычном мире выглядел бы странным.

– А просто меня попросить – тебе в голову не приходило?

– А ты бы согласилась?

– Возможно, – соврала Таня.

– Хорошо, – покорно кивнул ее собеседник. – Вот я тебя и прошу. Я хочу, чтобы ты осталась. И чтобы книжка была закончена. – Он печально взглянул на нее и добавил: – Я ведь тоже многое смогу рассказать. Я себя – и маму – с трех лет помню.

«Вы меня просто в угол загнали. Оба. Ты и твой папа, – раздраженно подумала Таня. – Ладно, придется оставаться. Ничего не поделаешь. Но черта с два я буду под вашу дудку плясать!»

И она строго произнесла:

– Хорошо. Я останусь и книгу допишу. Но только единственное условие...

– Еще денег? – перебил он.

Появилось, конечно, искушение сказать «да», но Таня его подавила. Гордо отрезала:

– Да подавись ты своими деньгами! Условие совсем другое. Не ты мне будешь рассказывать, что захочешь, а я – тебе вопросы задавать. Годится?

Парень просиял:

– Все, что прикажете, моя леди!

– Тогда вопрос первый, – не растерялась Татьяна. – Тебе правда плевать, что мама погибла, или ты придуриваешься? Как все подростки?

Спросила и ожидала – сейчас инвалид наверняка возмутится. Начнет доказывать, что взрослый. Мол, ему целых двадцать два года...

Но Стас ничего доказывать не стал. Задумчиво заговорил:

– Понимаешь, Таня... Я ведь действительно себя с раннего детства помню. И знаешь, что самое яркое в памяти осталось?.. Я всегда с нянями сидел. Или с бабушками. Или с отцом. А чтоб с мамой, да еще вдвоем – такого почти никогда не бывало. Всегда я слышал: она на работе... на встрече... на переговорах... Как же я ненавидел эти «переговоры»! Что значит слово, тогда не знал. Считал – какие-то воры. Очень злые. Которые маму от меня утаскивают. Но иногда все же она со мной оставалась. Ох, как я тогда был счастлив! Мне хотелось отдать ей все! Самые лучшие свои машинки. Всю, целиком, железную дорогу. Любого из мишек... Мне хотелось читать с ней. Играть. Рисовать. А она, она... – Стасик вздохнул. – Нет, мама никогда меня не обижала. Не кричала, не била. Но я видел: ей со мной скучно. Я несу ей машину, прошу: «Мама, давай, поиграем!» А она: «Хорошо, Стас, но... Подожди!» И утыкается в очередной договор. Или просто в газету. А я тоже с характером, тереблю ее: «Нет, прямо сейчас поиграем!» И тогда она сдается. Катает со мной эти машинки, но, чувствую, с каждой минутой все больше и больше злится... Неинтересно ей. Так и ждет: пока наконец ее няня сменит. Как же мне было горько, когда я понимал, что ей не нужен...

Он виновато взглянул на Татьяну и попросил:

– Только ты про это в книжке, разумеется, не пиши.

– Хорошо, – пообещала. И настойчиво повторила: – Значит, ты ее любил?

– Я ее ненавидел, – с готовностью откликнулся молодой человек.

Таня изменилась в лице, а Стас – с удовольствием прибавил:

– Ты бы тоже ненавидела. Если б собственная мать тебя стеснялась.

– Стеснялась?

– Ну да. Она же вся из себя – абсолютный лидер. Безупречная. Богатая, успешная, знаменитая. Народные артисты в друзьях (это я про дядю Сашу Пыльцова), в знакомых – сплошь олигархи, мэр побаивается... У нее и сын должен быть безупречным. – Стаса передернуло. – Весь такой идеальный – матросский костюмчик от «Валентино», стрижка от Зверева, французская гувернантка, тайская горничная, с трех лет горные лыжи... А я ей такую подлянку кинул – инвалид, одна нога короче другой. Да она спала и видела: как бы меня куда подальше засунуть. Чтоб ее не позорил.

– Никогда не поверю! – твердо произнесла Татьяна.

– Нет, в интернат, конечно, она меня не сдавала, – с готовностью согласился Стас, – но никуда с собой не брала. И не гордилась мной, уж точно.

– Любая мать гордится своим ребенком, – возразила Садовникова.

– Откуда ты знаешь? У тебя что, есть дети? – поинтересовался юноша.

– Нет.

– А ты их хочешь?

– Ну... Хочу, наверное.

– Тогда не дай тебе бог такого, как я, – серьезно произнес Холмогоров-младший.

– Да что за чушь ты несешь! – возмутилась Садовникова. – Я тебе уже говорила: ты абсолютно нормальный. Красив, как Аполлон. Умный, богатый...

– Говори, говори... Не останавливайся... – попросил парень. И, без перехода, произнес: – И раз уж ты у нас остаешься, я хотел рассказать тебе одну вещь. Только, конечно, тоже не для книги. – Он глубоко вздохнул и будто в омут кинулся: – Это ведь я тогда... Кирку... ну, ту нашу горничную...

– Что-о? – опешила Татьяна.

– Это я ее уничтожил, – твердо произнес юноша.

Очередной его доктор явно стажировался в Германии. В каком-нибудь Бухенвальде. Или Равенсбрюке. Или просто в войсках СС. Редкостный садист! Пальцы стальные, морда свирепая. Даже голос – и тот визжит, будто циркулярная пила. Хотя на визитной карточке написано, что он доктор наук, имеет свой медцентр и кучу всяких регалий. Принимает только у себя. А чтоб его сюда, в Красную Долину, затащить, мама сказала, ей пришлось целое состояние выложить.

Стасик сначала пытался его игнорировать. Потом – мечтал отравить. Затем – едва завидев, начинал плакать. Попытался сымитировать эпилептический припадок. Жаловался отцу, устраивал истерики матери... Но только садист все равно своего добился: из инвалидного кресла Станислав встал. И начал ходить – сначала по стенке, потом в ходунках, потом с палочкой...

Мать была счастлива. Сам Стасик тоже кайфовал, хотя вида и не показывал. Поди плохо получить свободу передвижения?! Теперь куда угодно можно забраться. В любой, даже самый заросший, уголок сада. И на крышу – с нее, мать говорила, видны сумасшедшей красоты горные закаты. Стас даже на пляже наконец побывал – не на обычном, конечно, а у маминого приятеля, у которого особняк прямо на берегу моря.

В общем, началась новая жизнь. А ее апофеозом стала она. Новая горничная. Кирка. Красивая, стройная и восхитительно глупенькая. Убирала у него в комнате и трещала без умолку. С таким смешным акцентом, что он половины из ее слов не понимал. Но только слушать ее певучую, задорную речь все равно было чертовски приятно...

И очень кстати, что он из кресла выбрался. Можно было к Кирке на кухню прийти. Или позвать ее в сад. Или даже помочь ей натирать столовое серебро... Ну, и сексом заняться, конечно. Кирочка сразу дала понять: она не против. Вот только ей очень хочется такое колечко, как у Марины Евгеньевны... И такой же, как у нее, газовый шарфик.

По магазинам Стас водить ее, разумеется, не мог, но по каталогам заказывал все, что девчонка просила. А мать только смеялась, когда он ей счета подсовывал. И без звука оплачивала.

Но однажды случилась беда.

Стасик без предупреждения пошел к Кирочке в комнату. И еще из коридора услышал, что там небольшая вечеринка. В приоткрытую дверь видно – на кровати, на стульях разместились пятеро. Две горничных, трое охранников. Все принаряженные, уже подвыпившие.

Вламываться в комнату Стас не стал – притаился за дверью. Признаться, заинтересовался: а с какой это стати его Кирочка самым наглым образом с охранником кадрится?! Но уличил подругу не в неверности, а в гораздо худшем. Вдруг услышал, как одна из горничных попросила:

– Кирка, Кирка! Покажи еще, как барчук ходит!

И та с готовностью полусогнула ноги, скрючила спину, зашаркала по полу. А вся честная компания начала заливисто хохотать.