Биография smerti - Литвиновы Анна и Сергей

Хотя со стороны, конечно, выглядело глупо: с золотой медалью да светлой головой ему надо было после школы в Москву ехать. Безо всяких преподов в любой бы вуз поступил, кроме, может быть, особо блатных МГИМО или Института европейских языков. Да еще и с карате у него все шикарно шло – и побеждал, и в клубах показательно дрался. С такими успехами, говорили знающие люди, он бы не только российскую столицу мог покорить. Уже на первом курсе спокойно подал бы на штатовский грант и укатил себе в сытую, спокойную Америку. Америкашки обожают, когда и отличник, и спортсмен сможет от какого-нибудь захолустного Univercity of Montana и на интеллектуальные олимпиады ездить, и в соревнованиях побеждать.

Но Беркут поступил иначе: на институт наплевал и остался в Сочи. Можно и здесь прожить. Особенно если нужных людей знаешь да, забыв про гордыню, нос не воротишь, а смиренно просишь у них о помощи. Вот и получилось: того в ресторан сводил, другого конвертиком порадовал, третьего на свой показательный бой в ночной клуб позвал – и готово дело, собственное охранное агентство в кармане. Все чин чинарем: с офисом, секретаршей, компьютерами... А главное – с серьезными клиентами.

И пусть он пока что передвигается на скромном «Фольксвагене», а золотую цепь и вовсе не носит, считает бессмысленной тратой денег, но перспективы у его бизнеса весьма радужные. Пару удачных дел провернет – появится и «мерс», Юлькина мания, в гараже. А бриллиантики, хоть скромные, по четверти карата, он ей и сейчас уже покупает.

Только Юлечка тоже на месте не сидит – карьеру делает еще похлеще его. Все серьезней контракты, все лучше гостиницы в заграничных поездках... Правда, когда возвращается в Сочи, первым делом звонит ему, Беркуту. И бредут они вместе, как в милые школьные времена, по набережной, и девушка щебечет без умолку, и тем же острым взглядом оценивает одежки и украшения на прохожих.

Ну да, Беркут у нее всего лишь поклонник, а в официальных бойфрендах числится жутко богатый и жутко противный толстяк, но все равно, как говорится, динамика положительная. Пройдет еще пара лет, не сомневался одноклассник, и ему удастся покорить ее окончательно.

Если бы не последний их разговор...

Беркут всегда чутко, безошибочно чувствовал Юлино настроение. Когда той хотелось посмеяться – веселил анекдотами, а тянуло девушку на сентиментальность – читал Тютчева и сонеты Шекспира, благо стихов в голове еще со школы болталось немало. И терпеливо все ее жалобы выслушивал, и советы давал, коли просила.

А тут вдруг болтали-болтали, хорошо так, дружно, а Юлечка вдруг выдает:

– Ох, Миха... Ты еще такой ребенок!

Явно не в тему заявление. Но Беркут не растерялся, хмыкнул:

– Так радуйся. Молодые нынче в моде. В ночной клуб, где я дерусь, тетки косяком прут. Старые, за сорок. И немалых денег уже, кстати, предлагали, чтоб я с ними переспал.

Ожидал, что Юлечка рассмеется, начнет расспрашивать, как тетки выглядят и сколько давали денег, но она лишь поморщилась:

– Тебе бы только хохмить. Впрочем, что с тебя взять – каратист...

– Цени, глупая! Да и где ты встречала каратиста, чтоб Петрарку тебе читал?

– Надоел мне твой Петрарка, – махнула она рукой. – И вообще, твои стихи... они не от души, вот.

– Это как понять?

– Ну... какая-то струна должна в душе звенеть... понимаешь? А у тебя не звенит. Ты просто... цитируешь.

Беркут безошибочно определил: Юлька сейчас говорит с чужих слов. И потребовал:

– А ну, колись. Кто тебе про ту струну лапши навешал?

– Один человек, – загадочно вздохнула подруга. И грустно добавила: – Не то, что ты. Состоявшийся. Взрослый. Цельный.

Цельный... С ума сойти! Явно какой-то хлыщ.

Но больше Юленька, как ни пытал, не рассказала ничего. Беркут же серьезно забеспокоился. Потому что одно дело туповатый бык на «мерсе» с деньгами – он явление временное, не конкурент. И совсем другое – какой-то дедок, который разными струнами мозги ей пудрит.

– Смотри, Юлька, – на всякий случай остерег Беркут, – цельные-то только того и ждут, как бы в постель прыгнуть. А потом – ариведерчи.

– Да что б ты понимал! – разозлилась она. – У нас с ним полная гармония! А о постели и речи нет!

Ох, как грамотно ее обрабатывают...

Только бы не влюбилась! Потому что любовь, да еще ко взрослому балаболу, ее убьет. Это Беркут своим безошибочным чутьем хищника ощущал.

И не зря боялся: чутье не подвело.

Юля, его богиня, была мертва.

Уснула она в итоге только в два, когда водрузила на ухо подушку. И проснулась к семи утра, к завтраку, сильно не в духе.

За ночь комната – окна так и остались открыты – напиталась горной сыростью. Таня, пока дошлепала до ванной, успела замерзнуть до костей. Еще и горячая вода – о, приближенная к природе горская жизнь! – пошла не сразу.

Впрочем, сейчас ее раздражало буквально все: и роскошная, но совершенно чужая ванная, и собственное усталое лицо, отразившееся в намытом до блеска зеркале, а пуще всего – дурацкие правила, принятые в особняке. Кофе в комнату не подают – ладно, не баре, сами дойдем до кухни, но почему нужно обязательно являться к общему столу, да еще в несусветную рань?! С каким бы удовольствием она подремала хотя бы до десяти...

Тем более что сама хозяйка к завтраку не вышла. Зачем тогда трепаться о «незыблемости местных порядков»?

Муж к столу тоже не появился. И сын своим присутствием опять не почтил (да существует ли он вообще, этот наследник империи?!). И Антона Шахова не было. А экономка Фаина скорбно сообщила Татьяне, что на ногах уже с пяти утра и позавтракала давным-давно.

Вот и пришлось сидеть за огромным столом в компании с одной лишь хозяйкиной секретаршей, Нелли.

И та, кажется, не выспалась. По крайней мере, пребывала в самом неласковом расположении духа. Встретила Садовникову неулыбчиво, вместо приветствия буркнула что-то нечленораздельное. Уж не она ли, подумала Таня, ночью разгуливала по дому – в пеньюаре и со свечой в руке? А что, фигура вроде похожа...

И Садовникова, не чинясь, поинтересовалась:

– Нелли, это не ты сегодня ночью по особняку бродила?

Хозяйкина секретарша отреагировала странно. Для начала молча отодвинула тарелку. Сняла с колен салфетку, метнула ее на стол. И лишь потом ледяным тоном спросила:

– Вы мне задали какой-то вопрос?

Укорила, получается, что Таня к ней на «ты» обратилась. А почему, собственно, и нет? Нелли – явно ее ровесница или даже помладше. И они обе в доме Холмогоровой – наемные сотрудницы, а значит, коллеги.

– Да, Нелли. Я вас спросила, – не менее холодно ответствовала Садовникова, – не вы ли (она саркастически выделила вежливое обращение) сегодня ночью шлялись по дому?

– Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! – взвизгнула девица.

И, громко стуча совсем неуместными в столь ранний час каблуками, выскочила из столовой.

Таня недоуменно посмотрела ей вслед. Пробормотала себе под нос:

– Что это с ней?

И вдруг услышала:

– Просто завидует.

Вскинула глаза. Холмогорова! Ишь ты! Кабаниха килограммов на сто, а в столовую совсем неслышно прокралась.

– Доброе утро, Марина Евгеньевна, – вежливо поздоровалась Садовникова. И продолжила тему: – А с чего бы Нелли мне завидовать?

– А вы коллеги, – усмехнулась Холмогорова. – Она – председатель местного клуба литераторов. Ведет литературную страничку в «Волне», нашей местной газете. Регулярно отсылает свои вирши к вам, в столицу. – Марина Евгеньевна с легким презрением улыбнулась. – Но, по-моему, их не печатают.

Таня взглянула на бизнесменшу и констатировала:

– Как я понимаю, Нелли хотела, чтобы свою биографию вы поручили писать именно ей. Верно?

– Ох, Таня... – поморщилась та. И вдруг добавила: – Если б вы только знали, как мне это надоело! Когда все от тебя чего-то хотят!

«Почаще бы сбивать с нее официальный кокон, втягивать в обычный, человеческий разговор...» – подумалось Татьяне.

И она с улыбкой предложила:

– Налить вам кофейку?

Но Холмогорова уже опять заледенела и отрезала:

– Кофе мне подаст Фаина. А вас, Татьяна, я через десять минут жду в бассейне. У меня есть полчаса. Поработаем.

Ничего себе! Тут, оказывается и бассейн имеется...

Впрочем, наемной писательнице Садовниковой поплавать не удалось. Марина Евгеньевна сильным брассом рассекала от бортика к бортику, а Таня с диктофоном в руках терпеливо ждала у кромки, пока бизнесвумен соизволит обратить на нее внимание. А мысленно насылала на свою новую работу страшнейшие проклятия.

Наконец Холмогорова, подняв целую тучу брызг, вылезла из воды. К ней тут же кинулась верная Фаина, набросила на плечи полотенце, тихо прошелестела:

– Массажист вас ждет.

Эх, ну и жизнь! Роскошный особняк, бассейн, массаж...

– Идите за мной, Таня, – между тем бросила Холмогорова.

Будто собачку позвала.

Но пришлось повиноваться. Обе вошли в примыкающую к бассейну очень светлую, с огромными окнами, комнату. Навстречу поднялся мужчина – мускулистый, подтянутый, в белоснежном халате. Холмогорова коротко кивнула ему и, абсолютно не смущаясь, сбросила на пол купальник. Таниному взору явились обвисшая грудь и неухоженный лобок.