Биография smerti - Литвиновы Анна и Сергей

– Должно быть четверо. Сама Марина Евгеньевна, ее помощница и зам, – пробормотала Татьяна. – Ну и водитель.

Снова суета, непонятный, будто в передаче для немых, обмен жестами со спасателями.

– Один человек. Женщина. Примерно сорок пять лет.

Она. Холмогорова. Но где же остальные?

– Готовьте кран. Можно поднимать... – последовала команда.

Еще четверть часа – и «Мерседес» уже стоял на дороге.

Таня готовилась к жуткому, хуже чем в фильме ужасов, потому что реальному, зрелищу. Кровь, покореженный металл, перекошенное в смертельной гримасе лицо... Но Марина Евгеньевна ее пощадила. Да, машина разбита. Весь бок всмятку, на месте фар и габаритных огней зияют осколками дыры, окна выбиты. Но тело внутри – с двух сторон зажатое сработавшими подушками – почти не пострадало.

Татьяна одной из первых увидела знакомый высокий лоб... спокойно прикрытые, будто женщина прикорнула после массажа, глаза... и даже нижняя губа властно оттопырена, как у живой... Сейчас проснется и начнет, как привыкла, приказывать, возмущаться, распекать. Хотя нет. Не начнет. Слишком неестественно вывернута рука. И вдоль крыльев носа уже проступила безнадежная синева...

– Она? – впился взглядом милиционер.

Таня всхлипнула:

– Да.

– А где тогда остальные? – зашелестело в толпе.

– Не знаю... – пробормотала Садовникова.

И тут раздалось истошное:

– Танька!

Девушка вздрогнула, обернулась.

За оцеплением, в первом ряду любопытных, стоял Антон Шахов. На его плече висла Нелли. Оба выглядели бледными – но совершенно здоровыми.

– Она сама нам сказала... – виновато, уже в десятый, наверное, раз повторял Антон, – сама Марина Евгеньевна... Сколько, говорит, можно по углам обжиматься...

Осиротевшие служащие миллионерши Холмогоровой возвращались домой.

Все те же лица: водитель, охранник, Фаина, Таня. И внезапно воскресшие Антон с Нелли. Впрочем, как оказалось, те и не умирали.

– Мы все дела к двум часам переделали, – лепетал Антон, – ну и решили в «Юноне» пообедать. Марина Евгеньевна такая веселая была... Когда ели салат, ей кто-то позвонил. Чего-то, видно, хорошее сказал – она прямо расцвела. Попросила вдруг шампанского, представляете? А потом на нас смотрит и говорит: «Ну, что, голубки? Сколько еще будете тянуть?» Мы ей: «О чем вы, Марина Евгеньевна?» А она: «Можно подумать, я не знаю про вашу любовь-морковь!» Мы говорим: «Да мы вроде и не скрываем». И она вдруг: «А жениться не собираетесь?» Я ей: «Собираемся, да все не до того. Это ж свадьба, костюм, тусовка...» И Нелька мне вторит... Ну, а Марина Евгеньевна: «Нет, ребятки, так дело не пойдет. В моем доме никакого блуда!» Хохочет и хватает телефон, набирает номер. Мы только потом поняли, что в загс звонит, у нее ведь везде знакомые... Быстро поговорила и велит: «Вот прямо сейчас и идите. Оставите заявы. А в ближайшую субботу вас распишут». Нелька пищит: «Ой, а у меня с собой и паспорта нет!» А Марина Евгеньевна ей: «Ерунда. Раз я за тебя попросила – и без паспорта заявление примут».

Антон виновато вскинул глаза и закончил:

– С ней ведь не поспоришь... Вот мы и поехали в загс...

И тихо добавил:

– Только Марина Евгеньевна сказала, что ждать она нас не будет. Велела обратно на такси добираться...

Все промолчали.

– Если бы мы только знали... – потерянно произнесла Нелли.

Снова молчание. И, после паузы, полный ненависти голос Фаины:

– Лучше б вы... оба... в той машине были! Так нет же, живые, здоровые!

Антон побледнел еще больше. Нелли всхлипнула. И уже до самой Красной Долины в машине не раздалось ни звука.

Смерть Холмогоровой выбила Таню из колеи. Хотя вставать к обязательному, в семь утра, завтраку больше не требовалось, она все равно проснулась в шесть тридцать. За окном – пусть и лето в разгаре – чернота. Солнце из-за высоких гор вставать не спешит. В комнате приятно, прохладно, в доме тихо, спать бы да спать. Но сколько ни вертелась Татьяна на огромной кровати, как ни устраивалась поудобнее, а заснуть больше не удалось. Только закрывала глаза – перед мысленным взором лицо Марины Евгеньевны вставало... Казалось бы: ей-то что переживать? Знакомы ведь всего несколько дней, и самодуршей покойная была, каких свет не видывал, аж пару раз самой ее убить хотелось. А теперь вдруг – жаль. Никому не дай Бог такой смерти: в яркий летний день, в паре десятков километров от теплого моря, в шикарной машине... И никакие миллионы не спасли, и никакие личные бассейны больше не понадобятся. Авария, нелепая гибель. И главное: с каждым может случиться. До чего жестокая штука – жизнь!

«Остаться на похороны – или уехать прямо сегодня?» – ломала голову Татьяна.

С одной стороны, сбежать немедленно после гибели хозяйки неприлично. От нее, наверное, ждут скорбного лица, неизбежных сочувственных слов, сдержанного прощального букета. Но с другой стороны: она ведь здесь чужачка. Для всех. Нелли ее на дух не переносит, Антон – особенно после ссоры в «Юноне» – тоже смотрит косо. И Фаина злится, что Таня над ее пиковыми дамами посмеялась.

С хозяином дома, правда, вместе выпивали. А сын хозяина – без приглашения вламывался в ее комнату.

Значит, тем более надо бежать!

И едва приняла решение, Татьяне сразу стало легче. Бодро выскочила из постели. Накрывать кровать не стала – водрузила дорожную сумку прямо на белье. Какой смысл застилать покрывало? Ей здесь все равно больше спать не придется.

Таня быстро кидала в сумку вещи. Она уедет на первом же внедорожнике, идущем в Красную Долину. В Москву, в чад, в пробки, в суматошную офисную работу. Жаль, конечно, что толком оздоровиться в местных горах ей так и не удалось, – но, с другой стороны, оказалось, что в многомиллионной столице жить спокойнее.

В дверь постучали, когда Садовникова запихивала в сумку последние мелочи: губную помаду, расческу, ни разу не раскрытый (все дела, дела!) женский журнал.

– Да? – весело откликнулась Таня.

Но тут же вспомнила о произошедшей трагедии, стерла улыбку с губ. И распахнула дверь с подобающим – унылым и напряженным – выражением лица.

Всего лишь горничная. Вежливо клонит голову:

– Татьяна Валерьевна! Вас Игорь Феоктистович просит. Он в своем кабинете.

– А где его кабинет? – усмехнулась девушка.

Хозяйкиному мужу вроде раньше только спальня полагалась. Таня в ней, разумеется, никогда не бывала. И сейчас идти туда не хотелось тем более.

– Ну, это он так сказал: позови ее в мой кабинет, – смутилась горничная. – А на самом деле он в кабинете Марины Евгеньевны сидит. На втором этаже.

Уже захватил, значит, владения супруги. Быстро!

Может, послать его? Лично ей, например, видеться с новоявленным помещиком совсем не хочется. Но попрощаться-то надо. И спросить, каким образом она может внедорожник вызвать.

– Ладно, сейчас подойду, – кивнула Татьяна.

Быстро пригладила перед зеркалом волосы. Никакого, конечно, макияжа. И платье самое скромное – почти в пол, с глухим воротом. Со свежеиспеченным вдовцом, инстинктивно чувствовала Таня, нужно держать ухо востро.

Игорь Феоктистович встретил ее сущим барином. Восседал, разумеется, за хозяйкиным дубовым столом, в ее кожаном кресле. По левую руку спутниковый телефон, по правую – включенный лэп-топ. Ни дать ни взять – вершитель судеб. И тон сухой, властный, хотя прежде всегда вкрадчиво говорил, осторожно, будто постоянно извинялся.

– Присаживайтесь, Татьяна, – важно приказал Холмогоров. Девушка еле удержалась, чтоб не расхохотаться. Лжедмитрий! Натуральный самозванец! Как хорошо, что она сейчас уедет и больше никогда его не увидит. Но расстаться, конечно, надо друзьями.

Садовникова покорно опустилась в кресло для посетителей и пробормотала положенные случаю сочувственные слова:

– Игорь Феоктистович, мне так жаль...

– Ой, только не надо этого! – резко оборвал он. – Чего тебе ее жалеть? Кто она тебе? Мать? Лучшая подруга?

Таня решила не обижаться. Все-таки человек только вчера жену потерял. Скорбит. И примирительно произнесла:

– Не подруга, конечно, но я успела в чем-то понять ее. И начала уважать.

– Ну, допустим, понять ее даже я не мог... – будто про себя, пробормотал Игорь Феоктистович. – Впрочем, речь сейчас не обо мне.

Он пристально взглянул на Татьяну и потребовал:

– И какие у вас теперь планы?

– А какие у меня могут быть планы? – пожала плечами девушка. – На похороны, если вы не возражаете, я не останусь. Вещи уже собраны, на первый же внедорожник – и в Москву.

– Значит, в Москву... – задумчиво повторил Холмогоров.

И Тане показалось: Игорь Феоктистович сам ужасно хотел бы вместо неизбежных грядущих в ближайшие дни скорбных мероприятий тоже сесть в самолет и через пару часов оказаться на другом конце света – в беспечной и шумной столице.

«Как я его понимаю!» – мелькнуло у девушки. Она, по счастью, за всю свою жизнь ничьих похорон еще не организовывала, но представляла, что радости в том мало.