Яд со взбитыми сливками - Ольховская Анна

— А вдруг они наткнутся на лесную дорогу, ведущую к выходу из подземного хода?

— Не смеши меня! Где мы и где тот выход! За столько лет никто из посторонних не наткнулся, а сейчас вдруг обнаружат! Все, я устала, пойду к себе. А вы не расслабляйтесь особо, не вздумайте дрыхнуть на посту! Одного уже проспали!

И Амалия Викторовна Федоренкова, оседлав украшенное стразиками Сваровски помело, умчалась в свое логово. Бравые секьюрити ушли пешком. Куда ушли? Ну туда, к охраняемому телу.

Первой увели Ирину с Лизонькой на руках. Малышка уже не плакала, она лишь судорожно, со всхлипом, вздыхала, всем тельцем прижавшись к маминой груди.

— А с этой что делать? — Один из гоблинов Марата собрался пнуть все еще не пришедшую в себя Ольгу, но, встретившись с обещающим «райское наслаждение» взглядом Ланы, предусмотрительно вернул ногу на место. Свою ногу. — На себе тащить, что ли? Да еще и пацана ее? Пусть сама тащит. Эй, красивая, вместо того чтобы злобно пялиться, лучше бы подругу в чувство вернула.

— Дай нашатырь — верну.

— Нашатыря нет. Носки подойдут? Я их неделю не менял, гы-ы-ы!

Остальные гоблины дружным гоготом поддержали изящную шутку товарища, наперебой предлагая понюхать различные детали своего интимного туалета.

А Марат тем временем куда-то вышел и вернулся с двухлитровой пластиковой бутылкой воды, наполовину, правда, пустой.

Но и оставшегося литра, вылитого на лицо Ольги, вполне хватило, чтобы женщина открыла глаза.

Вовка, все это время сидевший возле матери, гладя ее руку, всхлипнул и тихо спросил:

— Мама? Тебе лучше?

— Да, сынок, я просто… — начала женщина, неловко поднимаясь, но тут она увидела старшего. — Ваня! Ванечка! Господи, что они с тобой сделали, сволочи!

— Заткнись, сука, — прошипел Марат, сжав виски. — У меня сейчас череп лопнет от твоих воплей. Бери своего щенка и тащи куда прикажут. А хоть слово вякнешь еще — щенок останется подыхать здесь. Поняла?

Ольга, закусив губу до крови, молча кивнула и подползла к Ване. Потом медленно поднялась и попробовала поднять сына.

Чтобы снова упасть.

— Ну, чего разлеглась, корова! — заорал гоблин-юморист. — Подъем! Надоело тут с вами валандаться, там хоккей по телику начался!

— Так помогите ей! — не выдержала Лана. — Стоят, кони здоровые, ржут тупо! Конечно, с женщинами воевать — это круто! Ур-р-роды!

— Вот сама и помогай! — хмыкнул гоблин.

— Да ради бога!

Рослый девятилетний мальчик — это, между прочим, довольно тяжелая для девушки ноша. Особенно когда девушке только что досталось, а утром она едва не умерла. Но Лана справилась, пусть и штормило ее на девять баллов.

Она отнесла Ваню в указанную гоблином камеру и аккуратно положила на узкую, застеленную каким-то серым тряпьем кровать.

— Спасибо тебе, — еле слышно прошептала Ольга, с трудом удерживая скопившиеся слезы.

Ей надо продержаться, надо! Павла больше нет, но есть их с Пашей мальчики, и одному из них сейчас плохо. Очень плохо. И ему меньше всего нужны мамины слезы, ему нужна мамина любовь.

Камера Ланы была следующей. Да и вряд ли стоило ожидать, что здесь имеется много подобных помещений. Странно, что они вообще были.

Девушка устало опустилась на кровать и осмотрелась. Ничего нового — тесная каменная коробка без окон.

И что теперь? Ждать, поняли там, на воле, их послание или нет?

Да, все это было спланировано, вот только они не собирались подвергать опасности Ваню. Фразу о мошках должна была сказать Ирина, говоря о своей дочери. Но Ванька, видимо, подслушал и решил сделать по-своему.

И, между прочим, у него почти получилось. В его исполнении фраза о мошках прозвучала гораздо естественнее. Никто ничего не заметил.

Кроме Марата.

Спать не хотелось, есть — тоже. После появления в Мошкино их главного, Марата, заложников бандиты кормили хорошо, воды тоже давали вдосталь. Вернее, ее давали в пластиковых бутылках.

В памяти снова и снова, по кругу, плыли те несколько минут виртуального свидания. Осунувшееся, сразу постаревшее лицо отца, больные глаза Кирилла и где-то там, фоном, плач Тимки. Прости меня, пес, дуру бестолковую! Мало того что дверь открыла, не заглянув в «глазок», так еще и тебя на кухне заперла.

Лана запомнила страшный, отчаянно-обиженный крик алабая. Это было последнее, что она слышала перед тем, как отключиться.

И что теперь? Спать? Зная, что их в любом случае убьют? А эти слова гадюки о кислоте? Она шутила или… или здесь действительно так уничтожают тела?

Оставляя души несчастных детей маяться в этом подземелье.

Дикость какая-то! Начало двадцать первого века и — сырые казематы, кровавые эксперименты, детские органы, кислота…

Но самое страшное — запертые души маленьких страдальцев.

Лана ни минуты не сомневалась, что виденное ею в момент отключки не было бредом. Девушка потом расспросила Ирину, что происходило в камере, пока она валялась без сознания. И рассказ подруги в мельчайших деталях совпал с тем, что Лана видела.

Кроме солнечных зайчиков, конечно. Она и сама с момента возвращения в тело больше ни разу не встретила ни одного. И не слышала ничего.

Но запомнила обещание замученных малышей: «Мы поможем!»

А как помочь им? Как освободить несчастных, вынужденных снова и снова наблюдать за страданиями других детей, а потом встречать их перепуганные души…

Свет в каменном мешке, куда бросили Лану, как, впрочем, и в той, общей камере, был, разумеется, искусственным. И не выключался совсем, даже ночью. Похоже, освещение в подземелье было запитано на один рубильник.

Но спать эта тусклая лампочка мощностью от силы двадцать ватт не мешала. Спать мешали мысли. И звенящие от напряжения нервы. И предчувствие наползающей, как лава, беды.

Да, она слышала обещание Марата провести очередное виртуальное свидание завтра вечером, но верить слову этого подонка не стоило.

А была ведь еще и гадюка с кокетливым именем Амалия. И глумливое торжество, чернильной кляксой растекшееся в ее глазах, когда она поняла, с помощью чего можно манипулировать ненавистной пленницей.

Почему госпожа Федоренкова воспылала к Лане столь чистой незамутненной ненавистью, девушка не знала. Но, стоило директрисе появиться в одном с пленницей помещении, как волна удушливой злобы захлестывала Лану с головой.

Причем сейчас, после сеанса связи, степень гадючиной неприязни просто зашкаливала. Похоже, убойная по воздействию на дам внешность Кирилла плюс его слова о любви к Лане вызвали у госпожи Федоренковой обильное разлитие желчи. И взгляд, брошенный ею перед полетом на помеле, радужных перспектив пленнице не сулил.

Судя по всему, гадюка посвятит ночь составлению списка унижений и издевательств для Ланы на завтра.

А ведь есть еще и Ваня. Изувеченный, истекающий кровью Ваня, отважный и добрый мальчик. Нет, не мальчик — маленький мужчина, рискнувший ради мамы. И ради остальных женщин.

Ему срочно нужна медицинская помощь, ведь, как сказал этот амбал, помимо переломанных ребер, возможны повреждения внутренних органов. И ждать мальчик не может.

Ну и сколько аргументов ты еще придумаешь в пользу свежей, а главное — оригинальной мысли о том, что надо бежать отсюда? Ты бы лучше придумала, как это сделать!

Но ведь слепой Саша Смирнов смог? Причем бандиты до сих пор не понимают, как это у него получилось.

Теперь Лана знала — как. Мальчика вывели умершие здесь дети. А значит, они смогут проделать это снова. Правда, есть некоторое отличие — вряд ли Саша был заперт в подземелье. Хотя — кто знает.

И еще — как мальчик общался с душами? Она, Лана, видела Сережу и остальных в момент клинической смерти, когда ее собственная душа отделилась от тела. А сейчас — что делать сейчас? Как увидеть их снова?

Да, она образованная, трезвомыслящая, привыкшая основываться на материальных доказательствах и логических выводах бизнесвумен. Еще пару лет назад она более чем скептически относилась ко всяческим там магам, экстрасенсам и прочим ведунам и ведуньям, бившимся на экранах телевизоров и заполонившим своей рекламой газеты. Она и сейчас считает тех, кто маячит на телеэкранах, клоунами. Потому что обладатели реальной магической силы предпочитают держаться в тени.

Но потом в ее жизни появился Кирилл. И их связь на ментальном уровне, когда и ему, и ей снились одинаковые сны, физически ощущаемые сны.

А старец Никодим, буквально вытащивший Кирилла с того света, вернувший жизнь в полуразложившееся тело?[4] В глухой лесной чаще, в какой-то заброшенной охотничьей избушке, этот старик совершал странные обряды, которые захлебывающийся от безумной боли Кирилл толком не запомнил. Да, его поили и настоями трав из запасов деда Тихона, помощника Никодима (это он, кстати, подарил Кириллу щенка, сына своего алабая), но травы лишь поддерживали, закрепляли то, что творил старец.