Амнистия - Троицкий Андрей

– Двести за ночь, папаша. И я вся твоя.

– Без проблем, милочка. Можно даже денежку вперед.

Скорее всего, сегодняшним вечером эта цыпочка умрет, – Тарасов всмотрелся в женские глаза. Красивая, даже жаль её. Но сколько стоит жизнь проститутки? Недорого. Цену она сама назвала – двести баксов. Пусть будет так.

– Вперед денежку – это необязательно, – великодушно разрешила проститутка. – Меня зовут Ира.

– Очень приятно. А меня зовут Станислав Васильевич. Пойдемте, Ирочка, к машине.

Тарасов показал наконечником трости на темную «Волгу».

* * * *

Важный разговор с Германом Семеновичем Старостиным, главным режиссером театра, Локтев начал плохо, не на той ноте, начал с пререканий.

Старостину настроение с раннего утра испортила жена. Она объявила, что не едет вместе с театром на гастроли в Питер, как уславливались раньше, а отправляется в Крым к дальней родственнице. После утренней размолвки с женой Старостин был на нервном взводе и не собирался даже в мелочах уступать просьбам Локтева.

Старостин побродил по собственному тесному кабинетику, окна которого выходили в пыльный театральный дворик, упал в кресло и стал массировать виски кончиками пальцев.

– Вы, уважаемый, давите мне на психику, – сказал Старостин. – Не приходите на художественный совет, не являетесь на читку. Вы всегда отсутствуете. То вы болеете… То понос, то золотуха – так это называется. А теперь, когда мы решили, что ваша гениальная пьеса нуждается в доработке…

При слове «гениальная» Старостин презрительно скривил губы.

– Когда мы так решили, вы вдруг обиделись. У вас звездная болезнь. Вы зазнались. Решили вдруг, что вы второй Вампилов. С чего вы это взяли? Кто вам сказал такую глупость?

– Я не обиделся, я не зазнался, у меня нет звездной болезни, – Локтев поджал губы. – А про Вампилова вы мне сами сказали.

– Я сказал?

Старостин сморщил некрасивое лицо и превратился в совершенную копию обезьяны.

– Я не мог сказать такой глупости. Я говорю это вам в лицо: вы далеко не Вампилов. Вы с ним и рядом не сидели в одной грим уборной. А ваш опус утвержден в нашем театре только потому, что сейчас дефицит… Впрочем, хватит словоблудия. Вы соглашаетесь на изменения?

– Я только прошу не кромсать пьесу вдоль и поперек, – подал голос Локтев. – И не изменять место действия.

– Тогда объясните, почему действие пьесы происходит в небольшой военном гарнизоне?

Старостин запыхтел сигаретой.

– Почему бы и нет? Мой отец был военным строителям. Мои детство и юность прошли в небольших военных гарнизонах…

– Если бы ваш отец был космонавтом, действие пьесы разворачивалось в космосе? Артисты в скафандрах, на заднем фоне симпатичные звездочки. Но вот только трудно на театральной сцене сыграть невесомость.

– При чем тут космос? – застонал Локтев.

– А при чем тут военные гарнизоны? – крикнул Старостин. – Мы перенесем действие на подмосковную дачу, точнее в интернат для престарелых работников культуры. Мы так решили.

Локтев не нашел слов. Он глубоко вздохнул, придумывая достойный резкий ответ, но тут во внутреннем кармане пиджака запикал пейджер. Локтев вытащил пейджер, глянул на экранчик: «Все готово. Как договорились, сегодня в семь в ресторане „Домино“. Подписи нет. Локтев посмотрел на часы. Три сорок пять по полудню.

Он поднялся со стула, попросил у Старостина разрешения позвонить. «Лишь бы он был на месте», – подумал Локтев и накрутил номер Журавлева. Трубку подняли после третьего гудка, голос частного детектива, как всегда, казался сонным.

– Агентство «Северная звезда».

– Это я, – сказал Локтев. – На ваш пейджер только что поступало сообщение? Хорошо. Тогда я срочно к вам еду.

Локтев положил трубку.

– Куда это вы едете? – удивился Старостин. – Мы ещё не договорили.

Локтев, уже выходивший из кабинета, застыл в дверях, только сейчас вспомнив о прерванном споре с режиссером.

– Мне передали срочное сообщение. Моя родственница при смерти.

– Смотрю, у вас все семейство какое-то хилое, болезненное. Что ж, передавайте родственнице привет и пожелания. Чтобы она скорее того… В смысле, выздоравливала. Жду вас завтра.

Локтев не дослушал. Он слетел вниз по лестнице, выбежал из здания театра, сел за руль и через минуту уже мчался к Сретенке.

* * * *

Журавлев зевал, всем своим видом демонстрируя, что в данный конкретный момент видеть посетителя ему не очень хочется. Но Локтев, плотно усевшись на стуле перед письменным столом Журавлева, был неумолим.