Остатки былой роскоши - Соболева Лариса

– Как ты это сделаешь? – пролепетал Ежов, испугавшись этого предложения, хотя ему тоже страстно захотелось собственными глазами увидеть труп Рощина.

– Как? – Зиночка сардонически рассмеялась. – Вы разве не знаете, что существуют лопаты? Лопатами рыть будем!

– Зина, ты предлагаешь нам взять лопаты и вырыть гроб? – Сабельникову нужна была ясность во всем, ибо он находился на той стадии, когда черти стремительно подрастали, а извилины выпрямлялись. – Но, представь, он пролежал в земле несколько месяцев... Там, должно быть, такая вонь...

– Носы закроете, – отрезала Зина. – Зато мы будем знать, лежит он в могиле или нет.

– Лежит, лежит, – заверил Медведкин, – я видел лично...

– А теперь мы тоже хотим убедиться в этом лично, – огрызнулась Зина, и вдруг в ее голосе послышался оттенок мечтательности. – Я хочу видеть его в гробу! Понимаете? Видеть... Своими глазами... а не чужими... В гробу!

– Знаете, – очнулся Фоменко, тоже в уме лихорадочно искавший выход, – Зинаида Олеговна права. Мы до сих пор не знаем, с кем имеем дело. С нами происходит такая чертовщина, что другого выхода я не вижу. Если Рощин покоится в могиле, то нас водит за нос умелый мошенник. Тогда мы хоть определимся с методами борьбы с ним.

– Согласен, – без обычной иронии произнес Бражник. – Куликовский от нас отмежевался, это по всему видно. Прислал какого-то пацана, тот исчез, и ни слуху о нем, ни духу. Куликовский нам не поверил, и никто не поверит. А если мы еще кому-то из органов пожалуемся на покойника, нас упекут в дурдом. Выходит, наше спасение в наших руках. Я за раскопки. Мы действительно должны знать, с кем имеем дело.

– Вы психопаты! – озверел Медведкин, что было на него так не похоже. – Опять идти на кладбище? Это вандализм. И он карается законом.

– Мне чихать на закон, если он не защищает меня! – взвизгнула Зина.

– О! Вон как вы, уважаемая, запели, – скептически усмехнулся Арнольд Арнольдович. – На закон вам чихать? Впрочем, вы всегда это доказывали делом. Но сейчас он обязан вас защищать, да? Вас! А нас? Не надо зло хмурить лобик, любезная. Почему вы разделили: вы и другие, те, кто вам якобы обязан? Чем мы вам обязаны? Вы же не царского роду-племени, а мы не ваши вассалы. Вы такая же, как мы, из народа. А почему же решили, что вы особенная?..

– Молчать! Ты, засранец! – озверела и она. – Завтра ты у меня...

– Завтра, – перебил осмелевший вдруг Медведкин, – может ничего не быть. Ни у вас, ни у меня, ни у них. Есть только сегодня, сейчас. А сейчас мне очень хочется сказать вам, дорогая, что вы не женщина. Вы жестокая, самоуверенная... Монстр в юбке, вот вы кто! Только вы могли предложить разрыть могилу, потому что у вас нет души. Нет и не было...

Нервы сдали. Зина, благообразная, всегда невозмутимая Зина бросилась с кулаками на Арнольда Арнольдовича. Он, хохоча от удовольствия, отбивался от разъяренной фурии, пока ее не оттащили в угол Ежов и Хрусталев. Сабельников в это время сидел вполоборота к дерущимся, наблюдая за чертиком, оседлавшим нос ботинка. Кивнув на редактора, сказал бесенку с презрением:

– Революционер.

– Я хоть раз в жизни сказал то, что думаю, – Арнольд Арнольдович вытирал со щеки кровь – Зина все-таки поцарапала его.

– Погоди, ты у меня взвоешь, – грозила из угла Туркина, часто дыша.

В другой раз Арнольда Арнольдовича хватил бы удар от ее угроз, но все меняется. За считаные дни изменился и он. Странно, но изменения его не угнетали, не радовали, не удивляли. Он всегда был таким, просто настоящего себя душил. Но вот он все же ожил, настоящий Медведкин, способный чувствовать и жить, как велит сердце. Да только теперь это ни к чему. Как обидно. Он угрюмо ссутулился на стуле, сунув ладони рук между коленей.

Мужчины совещались – рыть или не рыть. Хрусталев воздержался, предложил устроить сеанс спиритизма, но на его идею все дружно плюнули, а Фоменко пробурчал:

– Мы уже читали твои брошюры, там одна лабуда.

Медведкин был категорически против, остальные – за. Итак, выбор сделали. Лопаты искали в подвалах белого дома, где запросто можно отсидеться год при тотальной осаде. Там есть все: противогазы на случай химической атаки, продукты, одеяла, посуда, керосинки, спички и... лопаты. Взяли нужное количество, из них две саперных, прихватили на всякий случай и топор. В отсеке мэра в молчании ждали наступления глубокой ночи. Один Медведкин негромко бубнил, ни к кому не обращаясь, а в пространство:

– Что вы делаете? Очнитесь. Нельзя же так поступать. Вы уважаемые люди. Вам прощается многое. То есть вы сами себе все прощаете. Но то, что вы хотите сделать сегодня, слишком большой грех. Опомнитесь. Только подумайте, что вас могут увидеть. Вас! За таким занятием! Это не по-человечески. Так люди не поступают. Впрочем, мы давно уже не люди, мы тела, живые трупы с примитивными инстинктами. Нам не простится...