Проводник смерти - Воронин Андрей

Мысли его после этого самым естественным и непринужденным образом перекинулись на Вареного, которому вдруг пригорело на старости лет побыть народным избранником. В душе капитана опять поднялось раздражение, но он взял себя в руки: идти против Вареного было слишком рано. Сначала нужно было окрепнуть и вооружиться до зубов, причем не какими-то пистолетами-автоматами, а подлинными документами и неопровержимыми свидетельствами очевидцев. Вот тогда свежеиспеченный народный депутат полетит вверх тормашками! А пока…

Ведя машину по Ленинградскому шоссе в сторону Химок, капитан Нагаев тихо напевал: «Наша служба и опасна, и трудна…»

Ломбард на Петрозаводской был открыт. Когда Нагаев вошел, над дверью, как встарь, звякнул надтреснутый колокольчик, и через несколько секунд за прилавком возник рыжеватый мужчина лет сорока с коротко подстриженными щетинистыми усами и нахально вздернутым кверху коротким носом. Глаза у него тоже были нагловатые, слегка навыкате, зеленоватые, и заметно отличались друг от друга по размеру — левый казался намного меньше правого из-за затянувшего его черно-лилового синяка.

Если это был Кораблев, то Нагаев мог бы спорить на три месячных оклада, что знает, откуда у него этот фингал: на месте Мухи, угодив в такой переплет, он отделал бы своего наводчика так, что тот не смог бы встать раньше, чем через неделю, если встал бы вообще.

Капитан убедился, что в ломбарде, кроме них двоих, никого нет, и первым делом закурил, мимоходом отметив про себя, что сегодня дымит, как паровоз. При виде такого не лезущего ни в какие ворота поведения здоровый глаз человека за прилавком слегка округлился, но Нагаев не дал ему открыть рта, чтобы избавить парня от лишних неприятностей.

— Вы Кораблев? — спросил он тем особым ментовским голосом, в котором странным образом сочетались официальная вежливость и острая неприязнь к собеседнику. Похожий на таракана-переростка мужчина за прилавком поспешно кивнул, и на лице его проступило выражение тоскливой обреченности — с первой же фразы он понял, с кем имеет дело. — Владелец этой… этого заведения? — уточнил капитан, в последний момент сдержавшись и не сказав «норы».

— Совершенно верно, — сказал Кораблев. — Что вам угодно?

— Мне? — глубокомысленно переспросил Нагаев. — Да вот что!

Он вынул из кармана правую руку и стремительно выбросил ее вперед, целясь прямо в синяк. Пудовый кулак капитана угодил в цель со снайперской точностью.

Кораблев коротко вскрикнул и врезался спиной в заваленный всевозможным хламом стеллаж, стоявший у задней стены заведения.

— Милиция, — представился Нагаев, массируя запястье правой руки. — Я должен задать вам несколько вопросов.

* * *

Муха безуспешно пытался напиться уже пять суток подряд.

Иногда алкоголь, казалось бы, начинал одолевать его, и тогда в мозгу его принимались роиться бессвязные обрывки образов, один мрачнее другого. Это было нестрашно, поскольку картинки относились к прошлому, и он помнил это даже в зыбком полусне, в который периодически проваливался, выныривая оттуда в холодном поту. Но рано или поздно перед ним, как наяву, вставало бледное, сильно накрашенное немолодое женское лицо, полускрытое рассыпавшимися волосами, и косо торчащая из-под грудной кости фигурная рукоятка дорогого, по всему видно, импортного кухонного ножа, и он мгновенно трезвел, рывком возвращаясь к действительности и тому томительному ощущению непрерывного падения в бездонную пропасть, которое не оставляло его с того момента, как в прихожей квартиры Снеговой загорелся свет. В такие моменты он почти хотел, чтобы все это поскорее закончилось.

Он наполнял стакан дрожащей рукой и подносил к губам, обливаясь водкой. Отвратительный запах пролитого алкоголя заставлял его мучительно морщиться, но, как ни странно, вкуса водки он почти не ощущал, как будто пил воду из-под крана.

Периодически у него кончались то выпивка, то сигареты, и тогда он спускался в магазин — опухший, страшный, воняющий перегаром и потом. Потел он постоянно, словно терзавший его страх пытался выйти наружу через поры. Продавщицы из круглосуточного гастронома на углу судачили о нем, заключая друг с другом пари: придет ли он снова.

Утром шестого дня он проснулся после короткого, не принесшего ему никакого облегчения сна и с трудом оторвал голову от поверхности кухонного стола. При этом на столе и под столом зазвенела потревоженная стеклотара. Муха рассеянно потер отлежавшую щеку. Щека была липкой, и на столе тоже имело место какое-то темно-красное липкое пятно. Муха вздрогнул и попытался сфокусировать зрение, чтобы получше рассмотреть эту липкую красную дрянь. Он что, пытался покончить с собой или просто порезался?