Алмазный эндшпиль - Михалкова Елена

А если не огнестрел? Одну задушить, второго – ножом… Нет, тоже плохо придумано: и шумно, и долго, а уж до рукопашной с перевозчиком и вовсе не стоит доводить. Еще неизвестно, кто выйдет победителем из той рукопашной…

Дождаться, пока оба выйдут из дома, и сымитировать нападение пьяной компании? Уже лучше.

«Молодец, Валентин Петрович, молодец, – похвалил себя Дымов. – Думай, думай!»

«Пьяную компанию» можно посадить в машину, чтобы четыре-пять человек ждали сигнала. Но как выманить Белова с Марецкой? Да еще и быстро? Нет, не годится этот план! К тому же сейчас везде понатыканы камеры, опасно затевать драку днем.

Дождаться, когда кто-то из них пойдет в магазин? Хорошая идея, подкупающая своей простотой. Вот только одна сложность – дожидаться можно до следующего дня.

Значит, надо вернуться к квартире. В квартире два человека легко справятся, если один – со стволом, занимается основным делом, а второй обеспечивает его безопасность у входа. Заодно, если потребуется, придет на помощь.

Дымов повеселел. Пожалуй, дельце вырисовывалось не такое дохлое, как он решил поначалу. Вопрос только в том, как попасть в квартиру. Кто бы ни подошел открывать, в него стреляют, а потом разбираются с оставшимся в живых. Если это женщина – то все просто. Если перевозчик – что ж, придется повозиться.

Валентин Петрович зашел в свой кабинет и распорядился доставить к нему двоих: Игоря Савушкина и Геннадия Реву. «Ребятки один раз уже напортачили, пусть теперь исправляют».

Ожидая их, Дымов напряженно думал. Итак, в итоге задача свелась к тому, чтобы заставить хозяев открыть дверь. Самый простой и неизменно срабатывающий способ – это визит нижних соседей с криками «Откройте! Вы нас заливаете!» Но с перевозчиком это вряд ли сработает. К тому же, вспомнил Валентин Петрович, дом небольшой, пятиэтажный, и Марецкая наверняка знает всех соседей в лицо.

М-да, не годится. Что еще? Снятие показаний счетчиков? Чушь собачья. Цветы на заказ? Глупость, раз Белов находится в квартире. Что, что гарантированно заставит одного из них открыть дверь, не вызвав беспокойства у второго?

И тут Дымова осенило. Он снял трубку, быстро набрал номер помощника.

– Саня, у нас остались записи телефонных разговоров Вермана?

– Конечно, – не раздумывая, ответил тот. – Он и сейчас у нас на прослушке. Он и Дворкин.

– Можешь прислать мне человека, который сделает нарезку из его голоса? И сколько времени это займет?

– А длинная запись нужна?

– Секунд десять, не больше.

– Тогда – час. Еще зависит от текста… Если слова редко употребляются, то придется повозиться. А если часто – то никаких проблем. Присылать?

– Присылай-присылай!

Валентин Петрович положил трубку и даже засмеялся от удовольствия. Он придумал, как гарантированно выманить перевозчика из его норы.

Генрих Краузе подошел к банку «Резидент» гораздо раньше намеченного срока. У Генриха выдалась бессонная ночь, и он рассудил, что, раз поспать толком ему все равно уже не удастся, нужно использовать свободные часы с пользой.

Ночью прошел дождь, и Генрих шел, аккуратно обходя лужи с белой каймой. Сегодня при нем, кроме распухшего желтого рюкзака, была трость с резным набалдашником. Выглядел немец усталым: даже превосходная его выправка исчезла. И плечи сутулил по-стариковски, и шаркал, опираясь на трость, и жмурил покрасневшие глаза, несмотря на очки-стрекозы.

Но в банке Генрих взбодрился чашечкой крепкого кофе и почувствовал себя лучше. Он спустился в хранилище, проверил обе ячейки – в одну все пачки купюр не поместились – и с особенной тщательностью исследовал переговорную комнату, выделенную для них банком.

Эта комната располагалась между другими двумя переговорными и была отделена от них лишь тонкими перегородками. Генрих знал, что во время встречи с Хрящевским вторая и третья переговорные будут свободны, и был спокоен на этот счет.

Сделка должна проходить в три этапа. Первый: они с Николаем спускаются в хранилище, где по очереди открывают ячейки. Краузе должен убедиться, что в ячейку заложен бриллиант, а Хрящевский – что его ожидают десять миллионов долларов.

Однако деньги они оставляли нетронутыми, а вот бриллиант забирали с собой. На втором этапе оба должны подняться в переговорную, где Генрих собирался провести быструю экспертизу бриллианта. Для этого у него с собой были геммологический микроскоп и отличный тестер – новая модель, только выпущенная в Германии. Краузе практически не сомневался, что Хрящевский не решится подсовывать ему подделку. Но не проверить камень он не имел права.

Если результаты его устроят, то впереди заключительный этап: Генрих получает камень, а Николай получает деньги. Краузе любезно предложил перевести доллары в евро, чтобы купюр было меньше, и Хрящевский согласился. Он витиевато выразил благодарность, прикладывая усилия, чтобы старик не заподозрил его в высокомерии. Слишком свежа еще была в памяти Хрящевского сцена в ресторане, когда он впервые столкнулся с чем-то, превосходящим его понимание, и вынужден был сдаться.

Но Краузе, казалось, совершенно успокоился. Для него не имело значения, будет ли русский забирать всю огромную сумму с собой или решит оставить свои миллионы в банке. Его беспокоило только одно: чтобы операция по передаче «Голубого Француза» прошла без накладок.

Немец настроил микроскоп, выложил и подготовил к работе тестер, закрыл глаза, не обращая внимания на суматоху вокруг, и стал терпеливо ждать, когда ему сообщат о приезде Хряща.

Антон на Майиной кухне с ловкостью профессионального повара рубил картошку. За то время, что они жили вместе, как-то само собой сложилось, что обеды готовит он. У Белова отлично получались простые блюда, к тому же – в чем он сам себе не признавался – ему нравилось кормить Майю. Аппетит у нее был отменный, на диетах она не сидела ни разу в жизни и жареную картошку считала лучшим блюдом в мире.

Антон повернулся к окну и в стекле увидел отражение Майи: бледное, истаявшее лицо с голубоватой кожей. Оно все равно оставалось прекрасным, но это была красота не живой женщины, а русалки, медленно уплывающей от него в стеклянную зеленую глубину.

Он обернулся, испуганный этим видением. Но действительность не совпадала с отражением: Майя выглядела вполне спокойной и даже зарумянилась от жара плиты, где шкворчала и пыхтела картошка.

– Жарко, – улыбнулась она, не поняв его испуга. – Открой окно, а?

Антон приоткрыл створку, и в кухню ворвался теплый ветер. Майя с наслаждением подставила ему лицо, прикрыла глаза от удовольствия.

«Это ты ее такой сделал, – заметил в голове Антона бесстрастный голос. – Русалкой. Из-за тебя она плохо спит по ночам и вздрагивает от любого шороха. Ты их всех втянул в это дело, и все будут расплачиваться. Скоро, уже скоро».

Белов стиснул зубы.

– Слушай… – он присел на корточки перед женщиной, взял ее узкие прохладные ладони в свои руки. – Когда все кончится, я отвезу тебя на море. Будешь там объедаться дорадой и креветками. Ты любишь рыбу?

– Я море не люблю, – сказала Майя смущенно, будто признаваясь в чем-то стыдном.

– А что любишь?

– Лес. Когда там сыро и грибами пахнет. Или когда солнечно и ягоды.

– Сосновый?

– Сосновый! – с улыбкой подтвердила она. – Идешь, а вокруг тебя стволы янтарные, золотистые, и все поют и тянутся вверх. И травинки тоже тянутся. Огромный сосновый хор! И пахнет смолой, разогретой на солнце, и травами, и весь воздух вокруг такой… густой от запаха. И в то же время прозрачный, лесной. Счастье пахнет сосновым лесом, – Майя закрыла глаза. – И шмели жужжат! Шмели жужжат, дятел барабанит, сосны скрипят, покачиваясь, а ты стоишь около сосны и пробуешь горькую смолу. А если ладонь к стволу приложить, то будет тепло.

Она открыла сияющие глаза. В них светился лес с исполинскими корабельными соснами, и пело лето – лучшее лето в их жизни.

Антон смотрел на нее, словно зачарованный. Если они выпутаются из этой переделки, все будет именно так – и лес, и шмели, и долгий солнечный июль.

«Если выпутаетесь», – шепнул тот же холодный, мертвый голос.

Белов дернулся, и чары спали. Он встал, хотел отпустить ее ладони, но Майя не дала. Она держала его, как будто хотела утянуть за собой туда, в сосновую благодать, в зеленое золото шепчущей листвы, в изумрудную мякоть мха.

– У меня картошка на плите, – вспомнил Антон. – Подгорит ведь!

Ему ничего не стоило освободиться, но он стоял, наплевав на картошку, глядя сверху вниз на ее мечтательное лицо.

И вдруг в кармане у него завибрировало, и тут же грянула бойкая «Хава Нагила». Майя вздрогнула и сама выпустила его. Телефон звонил – громко, навязчиво, и они с тревогой переглянулись. Звонок вырвал обоих из плена иллюзий: до соснового леса под летним солнцем было еще очень далеко.

– Это Верман, – сказал Антон, доставая телефон. – Что-то случилось.