Перед заморозками - Манкелль Хеннинг

Он стоял в темноте и вспоминал. До того, как он встретил Джима и последовал за ним в джунгли Гайаны, все складывалось так, как он и мечтал. Он, разумеется, скучал по тем, кого оставил, но Джим убедил его, что Бог считает его призвание — быть апостолом Джима — куда более важным, чем пасти жену и ребенка. Он послушался Джима, и были периоды, когда он неделями не вспоминал о своей семье. Только после катастрофы, когда разлагающиеся трупы его братьев по вере валялись на траве там, где их застала смерть, он вспомнил о жене и дочери. Но было уже поздно, его отчаяние было слишком велико, а пустота на месте отнятого Джимом Бога — так невыносима, что невозможно было взвалить на плечи никакое иное бремя.

Он помнит Каракас, где он забрал оставленные там документы, паспорт и деньги. Все это было как бесконечное бегство, бегство, которое могло, как он надеялся, стать его паломничеством, путем к очищению — езда по выжженным солнцем степям, в бесконечно останавливающихся в пустыне автобусах — то глох мотор, то отваливалось колесо.

Из Каракаса он доехал автобусом в Колумбию, в город Барранквилла. Он помнил долгую ночь в Пуэрто-Паэс, на пограничной станции между Венесуэлой и Колумбией, где вооруженные пограничники нависали, как коршуны, над каждым, кто собирался въехать в страну. Когда ему удалось убедить пограничников, что он и есть Джон Клифтон, как было написано в его поддельном паспорте, и что у него к тому же нет никаких денег, он заснул мертвым сном, привалившись к плечу какой-то индианки. На коленях у нее стояла клетка с двумя курами. Они не сказали друг другу ни слова, просто она увидела, насколько он измучен, и знаками предложила ему положить голову на ее плечо. Открывая глаза, он видел ее морщинистую шею. В ту ночь они ему приснились, оставленные им жена и дочь, и он проснулся весь в поту. Индианка посмотрела на него, и он снова забылся сном. Когда он утром проснулся, ее уже не было. Он сунул руку в носок — толстая пачка долларов была на месте. Он вдруг почувствовал, что ему не хватает этой старой женщины, подставившей ему свое плечо, он хотел бы вернуться к ней и проспать на ее плече всю оставшуюся жизнь.

Из Барранквиллы он поехал в Мехико. Он купил самый дешевый билет, и ему пришлось бесконечно ждать в грязном аэропорту, когда появится свободное место. Он пошел в туалет, тщательно, насколько это было возможно, помылся. Потом купил рубашку и Библию. Он совершенно растерялся от непривычной толкотни, спешки — жизни, от которой он совершенно отвык в обществе Джима. Проходя мимо газетного киоска, увидел, что массовое побоище в джунглях стало мировой сенсацией номер один. Все погибли, читал он. Спастись никому не удалось. Он спасся, но живым не считался — он был там, в Гайане, в джунглях, среди убитых.

На пятый день ему наконец удалось улететь в Мехико-Сити. Никакого плана у него не было. После покупки билета на самолет у него оставалось три тысячи долларов. На эти деньги можно жить довольно долго, если, конечно, экономить. Но куда ему поехать? Куда направить стопы, дабы вновь найти путь к Богу? Куда податься, чтобы Бог его нашел? Этого он не знал. Он снял комнату в пансионате в Мехико-Сити и дни напролет бродил по церквам. Он избегал заходить в большие соборы — там не было того Бога, что он искал. Не посещал он и сверкающие неоном, расплодившиеся ныне как грибы евангельские церкви, где правили жадные до власти и денег проповедники, торгующие спасением души и даже иногда устраивающие дешевые распродажи Слова Божия. Он искал маленькие молельные дома, где смысл веры состоял в любви и страсти, где священников трудно было отличить от тех, для кого они проповедовали. Это была его дорога, он ясно это чувствовал.

Джим был мистическим и надменным вождем, он был не вместе с ними, а над ними. Он прятался в свете. А он хочет найти Бога, который привел бы его в священную тьму. Он бродил от одного молельного дома к другому, молился и пел со всеми, но пустота в душе его все росла, распирала его изнутри, грозя в один прекрасный миг его взорвать. Каждое утро он просыпался с неодолимым желанием уехать. Он не нашел следов Бога в Мехико-Сити. Он не нашел следа, по которому идти.

В один прекрасный день он покинул город и двинулся на север. Чтобы не тратить лишних денег, пользовался местными дешевыми автобусами, иногда его подвозили водители грузовиков. В Ларедо он перешел границу между Мексикой и Техасом. Поселился в самом дешевом, какой только мог найти, мотеле и почти неделю сидел в библиотеке, пытаясь найти все, что было написано о катастрофе в джунглях. К его удивлению, он нашел несколько заметок, написанных бывшими прихожанами Народного Храма — они обвиняли ФБР, ЦРУ и американское правительство, что те травили Джима и его прихожан и что именно это стало причиной массового самоубийства. Его даже потом прошибло. Находится же кто-то, кто хочет оправдать обольстителя! Должно быть, эти люди не могли смириться с тем, что у них отняли иллюзию всей их жизни. Долгими бессонными ночами он боролся с соблазном сесть и написать, как все было на самом деле. Он был единственным оставшимся в живых свидетелем. Ему надо рассказать всю историю Народного Храма, о том, что Джим был обманщиком, который напоследок, чувствуя, что власть уходит от него, сорвал с себя маску любви и показал свое истинное лицо — череп с пустыми глазницами. Он даже купил большой блокнот и начал писать. Но его одолевали сомнения. Если он хочет обнародовать истинную историю, он должен и открыть, кто он есть на самом деле — не Джон Клифтон, а человек, у кого когда-то были другое имя и другая национальность. Хотел ли он этого? Он не знал.