Зной - Келлерман Джесси

— Простите, — сказала Глория. — Вы кто?

— No…

— Кто умер? — спросила она.

Глория услышала, как он заплакал, ударяя себя трубкой по щеке.

— Сэр? Что с вами?

— Я Карлос Перрейра, — ответил он. — Джозеф Геруша, он мой отец.

Глава восемнадцатая

Она настояла на встрече в публичном месте. Карлос остановился в мотеле на Сентинела-авеню; она объяснила ему, как добраться до Ранчо-парка, и описала свою внешность.

Глория приехала туда первой, укрылась в рощице бананов и увидела, как такси высадило Карлоса у въезда в парковку, как он, покинув машину, торопливо пошел в неверном направлении. Она дала бы ему лет тридцать, хоть он и сохранил фигуру старшеклассника. Джинсы в обтяжку, а когда он поднимает руку, чтобы прикрыть глаза от солнца, под коротким рукавом рубашки бугрятся мускулы. Из нагрудного кармана пытаются выкарабкаться наружу темные очки. Спадающая на идеально гладкий лоб густая челка.

Дойдя до восточного края парковки, он уткнулся в забор и повернул назад. Глория вышла из рощицы, помахала ему рукой, он, увидев ее, на миг остановился. Когда он приблизился, осыпавшие его рубашку точки обратились в крошечные ананасы. Он уже день как не брился.

— Извините… по телефону я… — произнес он.

С мгновение они постояли, разглядывая друг дружку. Затем Карлос протянул ей мексиканские водительские права. Зачем он это сделал, Глория не поняла, — разве что хотел, чтобы она убедилась: перед ней Карлос Перрейра, проживающий в Мехико, в районе имени Бенито Хуареса. Родился 17 июля 1963-го. Старше, чем она думала. Хорошая кожа, ни дать ни взять, коричневый нубук, никаких морщин.

Глория вернула ему права и жестом предложила последовать за ней.

Предметом гордости Ранчо-парка было двухуровневое тренировочное поле для гольфа, заполненное в этот час лишь на одну шестую его пропускной способности. Три выгородки для обучающихся занимала стайка мальчишек в белых рубашках поло, синих брюках и ермолках. На верхнем уровне профессиональный гольфист, придерживая руками за плечи даму лет шестидесяти с лишним, посвящал ее в основы удара сверху вниз.

«Не пытайтесь пришибить мяч до смерти. Клюшка должна просто падать под собственным весом».

У стены этого уровня стояло пять металлических кресел; Глория села в одно из них, Карлос в другое. Рядом с его креслом возвышалась катушка с намотанным на нее садовым шлангом. Карлос положил на нее ладонь, слегка повертел катушку вперед-назад, и она, робко поскрипывая, создала контрапункт перестуку звучавших наподобие маримбы клюшек.

Карлос окинул Глорию взглядом.

— ¿Usted habla español?^[47]

— Si

— Слава богу, — перейдя на испанский, сказал он. — Не думаю, что я смог бы рассказать все по-английски.

Он встал, похлопал себя по карманам:

— Сигареты у вас не найдется?

Глория сказала, что не курит.

— Мои закончились утром, — пояснил он, — а я бы сейчас с удовольствием покурил, это успокаивает нервы.

— Не думаю, что здесь разрешено курить, — сказала Глория.

— Черт… — пробормотал он, снова садясь. И, взглянув на гольфистов, спросил: — Что они делают здесь посреди рабочего дня?

Глория не ответила. Пусть Карлос сам заговорит о своем деле.

И он заговорил:

— Итак, вот что мне известно.

МОЙ ОТЕЦ РОДИЛСЯ в Сан-Диего после окончания Второй мировой войны. О его отце я знаю только, что он служил во флоте и воевал в Японии.

Но и это, может быть, неверно. Все, что мне известно, я услышал от бабушки…

Не со стороны отца, со стороны матери, а она…

Нет, получается какая-то бессмыслица. Давайте я начну снова.

Мой отец родился в Сан-Диего. Вырос там, но я ничего об этом не знаю. Его звали Джозеф Геруша.

В шестнадцать лет он сбежал в Мексику. И вот о его жизни начиная с этого времени мне кое-что известно.

Это было в шестьдесят втором. Почему он сбежал, я не знаю, но сбежал он всерьез, не так, как большинство подростков. Уехал в Мексику, да там и остался. И, попав однажды в Соноре на деревенские танцы, познакомился с моей матерью.

На следующий год она родила меня. Ей было четырнадцать лет. Имя Карлос мне дали в честь ее покойного отца. Мой отец хотел жениться на ней, однако бабушка не пускала его на порог своего дома. Он ночевал на ее дворе, и по утрам бабушка выходила из дома, била его по голове метлой и проклинала.