Привкус горечи - Нэб Магдален

— Да. Если вы вглядитесь, то увидите едва заметный набросок лица. Джейкоб оставлял лица напоследок, потому что, по его словам, их сложнее всего писать. Потом он так и не прорисовал это лицо так же, как не закончил писать то, над чем работал в тот период.

— Именно тогда он перестал писать?

— Да.

— Вы повесили эту картину как своего рода упрек Джейкобу?

— Я не задумывался над этим, но, полагаю, в некотором смысле вы правы. Все же я был старше его всего на два с половиной года, учился на первом курсе юридического факультета. Понимаете, мне повезло больше, чем Джейкобу. У моих родителей было немного больше денег, чем у его, и их замыслы относительно моей будущей профессии совпадали с моими. Вряд ли я мог осуждать его. Я даже понять его не мог. Не знаю, понимал ли я его по-настоящему, хотя, как это всегда бывает, я тешил себя надеждой, что я был единственным человеком, кто приблизился к этому, за исключением Руфи. Но она его любила.

Вернувшись к кожаному креслу, инспектор на мгновение замешкался, обдумывая, сесть ему обратно или было бы разумнее предоставить возможность прокурору побеседовать с этим человеком. Безусловно, он много говорит, но где факты, где конкретные факты касательно смерти Сары? Решив оставить это дело прокурору, он вдруг услышал, как он сам спрашивает адвоката:

— Это непрорисованное лицо... На общем портрете этой семьи есть еще одно непрорисованное лицо... Конечно, я очень благодарен вам за оказанную помощь, но я так и не понял, где брат Сары? Она говорила о брате. И где еще одна картина Сары?

Глава десятая

Клетки для подсудимых с железными прутьями были пусты. Они располагались вдоль стены напротив двери для прессы, в которую инспектор заглянул в зал в поисках прокурора. Он обнаружил его справа в первом ряду напротив судьи. Прокурор держался очень спокойно, в отличие от адвокатов, бурно споривших о чем-то рядом с ним. После перерыва возобновились слушания. Обернувшись к офицеру, инспектор сказал:

— Я думал, сегодня слушается дело об автостоянках мафии.

— В соседнем зале.

— О, тогда понятно, почему клетки пустые.

— Здесь слушается дело парня, которого выпустили из-под стражи, он убил проститутку, поджег ее кровать, а затем вернулся в камеру. После этого свидетеля судья объявит перерыв. Дальше должно быть зачитано заключение психиатра, но он не явился на заседание.

— Спасибо.

Как только слушания закончились, инспектор вошел в зал, но, пока он добирался до прокурора, к тому подошел мужчина в штатском, и они принялись увлеченно что-то обсуждать вполголоса. Отступив назад, инспектор ждал, пока они поговорят. Прокурор повернулся к выходу и заметил его.

— Что-то случилось? Как вы меня нашли?

— Позвонил к вам в управление.

— Судья перенес слушания на понедельник. Пойдемте, выпьем кофе. — Место прокурора за длинным столом было миниатюрной версией его кабинета. Он сгреб ворох бумаг в свой поношенный портфель и ослабил галстук на шее.

К тому времени, когда они перешли пылающую от жары площадь и добрались до бара, инспектор пересказал прокурору почти всю историю адвоката.

— Ну, он ответил вам?

— Насчет брата? Да, у нее есть брат.

— Значит, картина у него.

— Возможно.

— Два кофе, пожалуйста! Он может быть причастен к убийству Сары, например, если она хотела забрать картину. Что думает об этом адвокат?

— Ничего определенного. Он отдал мне вот это. Сказал, после смерти Сары хранить это в секрете не имеет смысла. — Из кармана форменного пиджака инспектор вытащил видеокассету в черном картонном футляре. — Он решил, что мы должны встретиться с Джейкобом Ротом.

— Гварначча! Вы что, хотите мне сказать, что он тоже еще жив?

— Нет-нет... Он умер. Он оставил эту запись для своей дочери Сары.

— Пошли. В соседнем с моим кабинете есть видеомагнитофон... Нет, подождите, я допью.

Они залпом выпили густой эспрессо и стали прокладывать себе дорогу на улицу сквозь шумную толпу входивших туристов.

— Вы на машине?

— Вон там припаркована.

— Если доберетесь до места раньше меня, этот кабинет слева от моего.

— Моя дорогая девочка, когда ты будешь смотреть эту запись, меня не будет в живых, возможно, уже давно. Я отдам эту кассету Умберто, который сохранит ее в качестве страховки, на случай если у тебя возникнут трудности. Конечно, я не предвижу никаких трудностей в твоей жизни, но большинство проблем, с которыми сталкивался лично я, как раз были непредвиденными.