Продажные твари - Дашкова Полина

Он и сам умирал, наблюдая смерть совсем близко, в образе молоденькой черноволосой, очень красивой медсестры. Он с развороченным животом истекал кровью, а она стояла рядом, держала его за руку и говорила ласковые слова. Он удивился тогда, что смерть — вовсе не старуха с косой на плечах, а нежная юная красавица с теплыми мягкими пальцами. Конечно, это всего лишь предсмертный бред. Девушка — обычная медсестра в грозненском госпитале, но в памяти отпечаталось все именно так…

Никто не верил, что он выживет. Его не хотели вывозить из Грозного, ведь хоронить человека лучше на родине. Но все-таки вывезли. И он выжил. Этот русский доктор с насмешливыми голубыми глазами спас его, вытащил с того света. Такое не забывается.

Но благодарность — сложное чувство. От нее так устаешь, так смертельно устаешь… Этот долг не отдашь деньгами, а Ахмеджанов не любил оставаться должником. К доктору Ревенко он чувствовал одновременно уважение и раздражение. Однако сейчас Ахмеджанову не до чувств. Сейчас он хотел проверить факты, расставить все по местам, выяснить, что за рыжая девка приходила к Иванову. Особенно не понравилось ему то, что она якобы живет в санатории «Солнечный берег».

Впрочем, уже сегодня к трем часам дня он выяснил, что никакой Юлии Ворониной из Москвы в «Солнечном береге» нет и не было. И газеты под названием «Кайф» тоже нет. Иванов и его люди не могут так дружно врать, да и фантазии у них не хватило бы. Кто-то сделал серьезный ход, кто-то вступил с ним, Ахмеджановым, в игру.

Еще ночью, допросив Иванова и его людей, он решил усилить наблюдение за домом доктора. Он хотел знать каждый шаг, каждый вздох Ревенко и его девочки. Тот, кто сделал первый ход, тут же делает второй. Иначе какой смысл вступать в игру?

Наружники дежурили посменно. День кончался, а никаких сигналов не поступало.

Наконец он не выдержал и сам позвонил наружнику, который только что сменился.

— Почему молчишь?

— Так нечего сообщать! — весело ответил наружник, который в это время уплетал шашлык в ресторане на набережной. Ахмеджанов слышал в телефоне, как тот жует.

— Что они делали все это время? Давай подробно!

— Подробно? — усмехнулся в трубку наружник. — Пока я за ними наблюдал, два раза кончил. В окошко смотрел, будто эротику по видаку! Только живьем.

— Хватит, — брезгливо поморщился Ахмеджанов — встречались они с кем-нибудь? Говорили? Звонки были?

— Не-а, — наружник прижал сотовый телефон к уху плечом и вытер салфеткой шашлычный жир, — я ж говорю, только трахаются, жрут, один раз на пляж вышли, загорали, купались.

— Между собой о чем говорят?

— Да ни о чем. Он ей про детство рассказывает, про маму с папой, она ему — тоже.

— Ели дома или ходили куда-нибудь?

— Костер в саду развели, картошку пекли.

— Значит, целый день никаких звонков?

— Нет. Все тихо. Ни с кем в контакт не вступали. Ни с единой живой душой. Им никто не нужен, кроме друг друга.

— А не могли они тебя засечь?

— Да они никого вокруг в упор не видят, я ж сказал!

— Ладно, отдыхай, — Ахмеджанов захлопнул крышку телефона.

«И все-таки надо проверить, — подумал он, — проверить надо!»

* * *

Они сидели на маленьком пляже за домом. Вокруг — ни души. Огромное густо-оранжевое солнце уже коснулось краем спокойного светлого моря. В сумерках, перед темнотой, краски стали четкими и насыщенными. Дневная ослепительная жара плавила очертания предметов, а сейчас глаза отдыхали от яркого света. Можно даже на солнце смотреть спокойно, не щурясь. Оно все глубже уходило в море, по воде тянулась яркая ровная дорожка. Ближе к берегу она медленно распадалась на длинные оранжевые лоскутья.

— Неужели они и в окно спальни подсматривали? — шепотом спросила Маша.

— Не думаю, — улыбнулся Вадим, — хотя… Знаешь, я уже привык, что постоянно следят, но сегодня как-то уж особенно явно.

— Странное это ощущение, когда за тобой следят. Я все время чувствовала затылком. Как ты думаешь, это я такая чувствительная или они не особенно прятались?

— Ты просто знала, что должны следить. Поэтому чувствовала. А они работают вполне профессионально.

— А сейчас?

— Тоже. В кустах, за оградой или из окошка соседнего дома. Сейчас нас видят, но не слышат.

— Уже приятно, — вздохнула Маша, — хотя бы не слышат. Как ты думаешь, завтра будет то же самое?

— Вряд ли. У них не хватит людей, чтобы вот так следить несколько дней подряд.