Проводник смерти - Воронин Андрей

— Завел свою шарманку, — буркнул Мещеряков, приглаживая волосы. — Так на кухню?

— Куда же еще, — со вздохом сказал Забродов. — Кухня — самое подходящее место для разговора. Если бы наш президент решал вопросы управления государством на кухне, Америка давно валялась бы у нас в ногах.

Мещеряков фыркнул, а более непосредственный Сорокин громко захохотал. От Иллариона, впрочем, не укрылось то обстоятельство, что хохотал полковник чересчур старательно. Забродов незаметно вздохнул: похоже, у Сорокина опять были неприятности.

— Опять у вас неприятности, полковники, — констатировал Забродов. — Вы несчастные люди. Ваша работа состоит из одних неприятностей, а когда их становится слишком много, вы приходите сюда, чтобы поделиться ими со мной.

— Почему ты так решил? — поинтересовался Мещеряков, по-хозяйски снимая с кухонного стола торчавшие на нем вверх ногами табуретки и усаживаясь на свое любимое место в углу.

— Потому что после вашего ухода неприятности начинаются у меня, честно ответил Илларион. — Что у вас на этот раз?

— Во-первых, давай выпьем, — предложил Сорокин. — А во-вторых…

— А во-вторых, — становясь серьезным, перебил его Мещеряков, — нальем по новой и снова выпьем. Неужели к тебе нельзя зайти в гости просто так?

— Да можно, наверное, — ответил Илларион, расставляя рюмки. — Только у вас с Сорокиным это почему-то никогда не получается. Только не говорите мне, что у вас все в порядке.

Мещеряков с треском свернул алюминиевый колпачок и, морщась, расплескал коньяк по рюмкам. Поставив бутылку, он бросил рядом с ней на стол пачку сигарет и закурил, выпустив в потолок длинную струю дыма.

— Зачем задавать глупые вопросы? — проворчал он. — Как будто не знаешь, что вокруг творится.

— Знаю, — сказал Илларион, — но, к счастью, далеко не все. Знать все вне моей компетенции.

— Ох-хо-хо-хо, — с чувством, но совершенно невразумительно произнес Сорокин и, не дожидаясь остальных, опрокинул свою рюмку. Мещеряков покосился на него, дернул щекой и наполнил его рюмку по второму разу. — Что там слышно, полковник, — обратился Сорокин к Мещерякову, — скоро эта бодяга с Кавказом закончится?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Мещеряков.

— А еще разведка, — совсем расстроился Сорокина — Не дают же работать! Весь личный состав на борьбу с международным терроризмом! Как будто грузины с рынка и басаевские боевики — это одно и то же.

Скорей бы это кончилось, ей-богу.

— Это длится уже вторую сотню лет, — напомнил Забродов. — И конца этому не видно.

Сорокин посмотрел на него долгим тоскливым взглядом и отвернулся.

— Спасибо, — сказал он. — Ты меня утешил.

Когда коньяк кончился, полковники начали переглядываться и беспокойно ерзать, собираясь уходить. Илларион молча наблюдал за ними сквозь облако табачного дыма, равномерно заполнявшего весь объем кухни, и думал о том, как странно вышло, что эти двое случайно встретившихся людей вот уже который год поддерживают самые тесные дружеские отношения, не забывая при этом постоянно вставлять друг другу шпильки при разговоре. Милицейский полковник Сорокин был для Мещерякова «братом меньшим», о чем Мещеряков напоминал ему при каждой встрече, а кадровый разведчик Мещеряков, по словам Сорокина, являлся «рыцарем плаща и кинжала». Они и внешне ничем не походили друг на друга — нервный, худощавый, подвижный Мещеряков и неторопливый основательный Сорокин, больше похожий на механизатора, чем на полковника московской милиции. Их объединяло одно: оба были профессионалами, не зря евшими свой хлеб и не склонными продаваться тому, кто больше предложит. Последнее качеств, сильно мешало полковникам в жизни, никак не давая выйти в генералы и начать дарить женам бриллианты ко дню рождения. «Что же это получается, — подумал Илларион, насмешливо глядя на мучения Сорокина, который старательно делал вид, что хочет встать и уйти. — Может быть, мы трое — просто идиоты? Ну, я-то ладно, мне уже давно никто ничего не предлагает, но полковники? Им наверняка предлагают, и предлагают со всех сторон, так что можно не спеша выбрать, у кого взять, а кого послать подальше. Так что им мешает? У обоих семьи, и оба, что характерно, примерные… черт, как же будет „семьянин“ во множественном числе? Семьянины? Семьяне?.. Или они просто умело притворяются? А у Сорокина действительно неприятности, причем, судя по его виду, выходящие за обычные рамки, сверхплановые.»