Перед заморозками - Манкелль Хеннинг

— Это не вода. Это самая настоящая водка. Иди оденься. Ты видела себя в зеркало? Скоро будешь такой же толстой, как отец. Хотя он-то просто толстый, а ты жирная.

Мона потянулась к бутылке. Линда ей не мешала.

— Иди оденься, — сказала она, отвернувшись.

— Этой мой дом, и я могу ходить голой, сколько захочу.

— Это не твой дом, это дом твоего бухгалтера.

— У него есть имя! Его зовут Улаф, и дом принадлежит мне в той же степени, что и ему.

— Ничего подобного. У вас брачный договор. Если вы разведетесь, дом останется за ним.

— А ты-то откуда это знаешь?

— Отец рассказал.

— Поганый старикашка, он-то откуда знает?

Линда молниеносно развернулась и хотела влепить ей пощечину, но лишь задела щеку.

Мона отшатнулась и чуть не упала — не от удара, а от водки — и поглядела на Линду с яростью.

— Ты в отца. Он меня бил, и ты туда же.

Голая и растрепанная Мона снова приложилась к бутылке. Этого не может быть, подумала Линда. Зачем я сюда приехала, почему не рванула прямо в Копенгаген?

Мона потеряла равновесие и свалилась на пол. Линда хотела помочь ей встать, но та ее со злостью отпихнула. Мона с трудом взгромоздилась на стул.

Линда принесла из ванной махровый халат, но Мона не пожелала его надеть. Линду замутило.

— Тебе трудно что-нибудь натянуть на себя?

— Вся одежда такая тесная…

— Тогда я ухожу.

— Кофе-то ты можешь выпить?

— Только если оденешься.

— А Улаф обожает, когда я голая. Мы дома всегда ходим голышом.

Ну вот, теперь мы поменялись ролями. Теперь уже я ее мать, подумала Линда, решительно облачая Мону в халат. Мона не сопротивлялась. Она снова потянулась к бутылке, но Линда отодвинула водку в сторону. Потом она сварила кофе. Мона мутным взглядом следила за ее действиями.

— Как поживает Курт?

— Хорошо.

— Он всю жизнь поживает хорошо.

— Сейчас — хорошо. Лучше, чем когда-либо.

— Это, наверное, потому, что наконец избавился от своего папаши. Тот его на дух не переносил.

Линда опять вскинула руку. Мона подняла обе, как бы извиняясь.

— Ты даже не догадываешься, как папе его не хватает. Даже не догадываешься.

— А он купил наконец собаку?

— Пока нет.

— Он все еще с той русской?

— С Байбой? Нет. Только она не русская, она из Латвии.

Мона поднялась со стула, покачнулась, но удержалась на ногах и скрылась в ванной. Линда приложила ухо к двери. Шум воды — звона припрятанной в укромном месте бутылки она не услышала.

Мона вскоре вышла из ванной, умытая и причесанная. Поискала взглядом водку, но Линда успела вылить ее в раковину. Налила себе кофе. Линде вдруг стало ее жалко. Не дай бог оказаться в ее шкуре — нервная, вечно подглядывающая, не уверенная в себе женщина. Она и с отцом-то не хотела разводиться, но была настолько не уверена в себе, что сделала то, чего вовсе не хотела.

— Обычно я такой не бываю, — пробормотала мать.

— Теперь мне более или менее понятно, почему вы с Улафом бродите голяком по дому.

— Я пью не так много, как ты предполагаешь.

— Я ничего не предполагаю, — вспомнила Линда отцовское выражение. — Раньше ты никогда не пила. Или почти никогда. А теперь я вижу тебя в обнимку с бутылкой среди бела дня.

— Я плохо себя чувствую.

— Ты больна?

Мона вдруг заплакала. У Линды опустились руки. Когда последний раз она видела мать плачущей? Нервные, почти безутешные рыдания, когда какое-то блюдо подгорело, или что-то потерялось, или после ссоры с отцом. Но на этот раз она плакала по-иному. Линда решила переждать. Мать кончила плакать так же неожиданно, как начала. Всхлипнула и взялась за кофе.

— Извини.

— Расскажи лучше, в чем дело.

— Какое дело?

— Тебе лучше знать. Но ведь что-то случилось.

— Мне кажется, Улаф встретил другую женщину. Он все отрицает, разумеется, но единственное, чему я по-настоящему научилась в жизни, — понимать, когда мужики врут. Спасибо твоему отцу.

Линда инстинктивно перешла в оборону.

— Не думаю, чтобы он врал больше, чем другие. Во всяком случае, не больше, чем я.

— Ты даже не догадываешься, что я могла бы тебе порассказать.

— А ты даже не догадываешься, насколько мне это неинтересно.

— Почему ты так злишься?

— Я говорю то, что думаю.

— И это сейчас, когда мне так нужна чья-то дружеская рука.