Мертвый шар - Чиж Антон

– Позвольте выразить уважение столь почетной в отечестве нашем службе! – сообщил он. – Имею честь услужить, чем могу, однако забыл представить вам свою недостойную персону: Федор, или, если угодно, Теодор. А впрочем, можно и Фердинанд, имя сие несет особый отпечаток величия и есть мило сердцу моему.

Кажется, в сторожа попал из провинциальных трагиков. Реплики из классиков в сочетании с горячительными напитками и постоянное общение с мертвецами определяли характер. Сторож начал нести высокопарную ахинею. Из речи его следовало, что ждал он этого дня всю свою жизнь.

– Позвольте! – резко оборвал строгий юноша. – У меня срочное дело.

– О, как мы все спешим, не зная, что нам уготовано. Как мало ценим миг, даруемый быстротекущей жизнью… Господин хороший, не будет ли у вас благородного желания поднести старцу рюмочку?

Мятый рубль скрылся в натруженной ладони старца.

– О, как великодушны вы, молодое племя, что пришло на смену. А нам уже пора в чертоги вечности, где будут разрешены все вопросы бытия… Не изволите откушать в моем недостойном обществе, тут трактир славный поблизости?..

– Нет, – жестко ответил Родион. Его мутило уже не только от перегара, но и от речей. – Мне необходимо осмотреть фамильный склеп Бородиных. Знаете его, господин Фердинанд?

– Как нам не знать сие тихое и почтенное место, где нашли последнее упокоение лучшие члены благородной фамилии! Как часто, проходя в ночи мимо него, я размышлял о скорбном жребии всего сущего. Как говаривал незабвенный Шекспир…

– Еще слово, Федя, и скорбный жребий свой узнаете в участке.

– Так бы сразу и сказали. – Сторож деловито потряс связкой ключей, отпер кладбищенские ворота и гостеприимно распахнул. – Прошу! Чувствуйте себя как дома.

С этим Родион предпочитал не спешить. В ближайшие лет сорок хотя бы.

Узкая дорожка, посыпанная битым кирпичом, петляла между деревьев. Федор ковылял медленно, но уверенно, свое как-никак хозяйство. Рот его не закрывался, потоку философских размышлений, казалось, не будет конца. Родион перестал вслушиваться, занятый, как и каждый поститель подобного места, разглядыванием надгробий. Зрелище на любителя. Кладбище было старым, камни поросли мхом, на кованых решетках следы морозов и дождей. Кое-где виднелись скульптуры печальных ангелов и дев в глубокой скорби. Сами собой посетили мысли о тщетности всего земного. Однако лирический настрой пропал, стоило только вдалеке показаться необычному строению. Родион вмиг узнал его. Склеп чем-то удивительно напоминал особняк на Крестовском: такой же нелепый, массивный и будто недостроенный. Что логично – членам семьи везде должно быть уютно.

Фердинанд выказал максимум гостеприимства: распахнул ограду, пропустил молодого гостя вперед. Склеп возвышался серой громадой. Массивные ворота преграждали путь.

– Откройте, – приказал Родион.

– В сем священном месте непозволительно тревожить вечный сон. Сам господин Шекспир сказал…

– Вот рубль.

Приняв дань в благодарственном поклоне, Федор извлек другую связку, на которой болталась гроздь разнообразных ключиков, и безошибочно выбрал нужный. Замок поддался с тугим щелчком: открывается нечасто.

Внутри склепа оказалось душно. Пол выложен мраморными плитами, но толщина стен сохраняла тепло не хуже печки. По странной прихоти, будто средневековые рыцари, Бородины хоронили своих предков в нишах: пустые углубления, заготовленные впрок, были прикрыты почерневшими фанерками, тела остальных Бородиных покоились в каменной стене. Таблички указывали, что здесь лежат четыре поколения семьи. У входа – самые древние. Дальше вглубь – помоложе. Бородин-старший обнаружился там, где заканчивалась штукатурка. За ним только одна табличка: «Младенец Марфа, 1850».

Присев на ступеньку, Федор беседовал с кем-то невидимым. Ворота удачно прикрывали Ванзарова и освобождали от лишних объяснений. Собрав волю в кулак и почти совладав с расшалившимся сердцем, Родион прихватил табличку и дернул. Проржавевшие гвозди поддались легко, только песок посыпался.

Открылась узкая ниша. Вместо деревянного ящичка показался сверток прогнившей материи. Задержав дыхание, Ванзаров прикоснулся к тельцу. Внутренности осыпались с тихим шорохом. Под покровом осталась одна голова.

Надо идти до конца. И Родион сдернул саван.

Беленькое личико сохранилось неплохо: реснички и бровки целы, губки пухлые, румянец на упитанных щечках, только облысела и пылью покрылась. Даже не состарилась. Да и что ей будет: фарфор не портится. Тряпичное тело Ки-Ки, которая оставила на диванчике подружку Ми-Ми, истлело, но головка переживет всех Бородиных. Фарфор вечен. Как все просто оказалось. И логично. Вернее, из всех вариантов теперь остается только два.