Мертвый шар - Чиж Антон

– Конечно, широких, с косую сажень, не меньше, – спокойно ответил Родион. На самом деле было в этих взглядах не так уж и широко, прямо скажем – узковато, но признаваться в такой момент ни к чему.

– Тогда меня понимаете… Больше грехов нет.

– Остается вспомнить, кого из почтенных мужей осчастливили рогами.

Нил Нилыч совсем смутился, покряхтел и перешел на шепот:

– Вспоминать нечего… Предпочитаю только женщин, как бы сказать…

– Проституток? – подсказал Ванзаров.

– Вот именно. С ними честно и просто. Плачу и получаю что надо. И потом, не надо расплачиваться нервами. Дешевле выходит, чем с порядочными барышнями, поверьте мне. Да и пошалить всегда можно, заняться разными забавами. И бояться не надо чего-нибудь сболтнуть сгоряча. А то ведь некоторые тонкие натуры от слова «член» в обморок падают.

– Потому и не женились?

– Ну что вы! Одно к другому не имеет решительно никакого отношения… Желания мои были искренни, и матушке избранницы нравились, но в последний момент что-то такое происходило, что и объяснить нельзя… Прямо недуг Подколесина. Не могу, и все! Да и как подумаю, что надо оставить эту милую и славную жизнь с матушкой и нянечкой, что появится здесь еще женщина, да как они поладят, да как я привыкну… В общем, давал деру в кусты. Формального предложения не делал. Чистый туш.

– Сделали очередную попытку?

– В этот раз все будет по-другому, – убежденно сказал Нил. – Тут у меня чувства сильные, такие, что готов все свои страстишки урезонить. Так-то вот.

Предположить, что оскорбленные невесты или их родители дошли до того, что прислали страшное предупреждение? Всего романтизма чиновника полиции на это не хватило. Здравый смысл резко возразил. Не в горах же Кавказских или на дикой Сицилии живем, европейские люди почти… Пришлось повиноваться здравому смыслу:

– Забытые обиды? Неотданные долги? Черная зависть?

Бородин только фыркнул.

– Что думаете насчет семейного проклятия или рока? – спросил Родион.

– И думать нечего. Аглая и не такое в сердцах может сболтнуть. Ни в какой рок мы не верим. У нас в семье вообще к верованиям равнодушны, можно сказать, крепкие атеисты. Верить в ветхие средневековые глупости? Нет уж, рационалистический ум это отвергает. Свобода воли ради свободы удовольствия. Живи в свое удовольствие, давая жить другим, – вот мой принцип. Року тут места нет.

– Кстати, об Аглае. Характер у нее не сахар. Натерпелись в детстве?

– Под присягой скажу: добрее и сердечнее человека, чем моя Аглаюшка, просто нет, – как нарочно повысив голос, заявил Нил Нилыч. – С маменькой они с незапамятных времен вместе, ровесницы, меня вырастила, от своего женского счастья отказалась. Да за нас в огонь и в воду, жизнь отдаст не раздумывая. Это она такая строгая потому, что напугалась. А так – сама доброта. Нищим помогает, вот Марфушу приютила…

– Какую Марфушу? – Ванзаров сделал стойку.

– Нищенка убогая. Несколько лет назад Аглая привела ее в дом, накормила, вот и прижилась.

– А говорили, что никого в доме больше нет. Где она?

Бородин изобразил кислую мину:

– Оставьте несчастную в покое, уж она-то ничем не поможет. Марфуша – блаженная, давно умом тронулась, бормочет себе под нос, живет в своем мире, божий одуванчик.

Справившись с креслом, Родион решительно восстал:

– Она сейчас в доме?

– Если на кухне нет, значит, в бане. У нее там летний уголок, – не скрывал раздражения Нил. – Будьте милосердны к убогой.

Такие тонкие душевные мелочи, конечно, не стали препятствием чиновнику полиции со стальным сердцем.

11

Над полем павшего варенья кружился рой мародеров. Из черного облака, жужжавшего и трещавшего крыльями, пикировали хищные создания, чтобы урвать дармовой сладости. Многие из них, пав жертвой жадности, глубоко увязли лапками в застывающем сиропе и теперь ждали последнего часа, когда их настигнет сладкая смерть. На место павших прибывали все новые и новые захватчики, привлеченные упоительным запахом. Тазики с ягодой, пересыпанной сахаром, походили на города, отданные на разграбление мародерам.

Такая чудовищная картина могла родиться только в сознании отчаянного сладкоежки и любителя варенья. Кто другой сказал бы просто: «Муха села на варенье – вот и все стихотворенье». Но Родиону заботы сыска не помешали искренне сокрушаться над сценой величественной гибели зимних запасов.