Последний дон - Пьюзо Марио

– Я вовсе не хочу вас обижать, – доктор чувствовал себя не в своей тарелке, – но все это только в интересах вашего ребенка. Я знаю, что мистер Де Лена не ваш муж, но, случаем, не он ли отец вашего ребенка? Если так, я бы хотел подвергнуть тестам и его.

– Я еще не была с ним знакома, когда моя дочь родилась, – ответила Афина.

– Bon [Хорошо(фр.) ], – развел руками доктор, – подобные вещи весьма возможны.

– Быть может, доктор разглядел кое-какие симптомы и у меня, – рассмеялся Кросс.

Надув толстые алые губы, доктор кивнул и дружелюбно улыбнулся.

– У вас и в самом деле имеются определенные симптомы. Как и у всех нас. Кто знает? Сантиметр туда, сантиметр сюда, и все мы могли бы стать аутистами. Теперь я должен провести внимательный осмотр ребенка и кое-какие тесты. Это займет как минимум четыре часа. Почему бы вам обоим тем временем не прогуляться по нашему очаровательному Парижу? Мистер Де Лена, вы здесь впервые?

– Да.

– Я хочу остаться с дочерью, – возразила Афина.

– Как пожелаете, мадам. – Доктор обернулся к Кроссу: – Наслаждайтесь прогулкой. Сам я не в восторге от Парижа. Если город может быть аутистом, Париж как раз таков.

Вызвали такси, и Кросс вернулся в отель. Ему не хотелось осматривать Париж без Афины, к тому же он нуждался в отдыхе и приехал в Париж, чтобы прояснить голову, разобраться во многом.

Пораскинул умом над рассказом Фалины. Он помнил, что Лоузи прибыл в Малибу один, а детективы обычно работают парами. Надо будет перед отъездом из Парижа попросить Вацци разобраться в этом.

В четыре часа Кросс снова был в гостиной доктора. Его ждали. Бетани с головой ушла в каталог живописи, Афина была бледна – единственный внешний признак, который она не могла разыграть, как знал Кросс. Попутно Бетани поглощала пирожные, и доктор отодвинул тарелку от нее, сказав что-то по-французски. Бетани не протестовала. Затем пришедшая сестра милосердия увела девочку в комнату для игр.

– Простите меня, – сказал доктор Кроссу, – но я должен задать вам ряд вопросов.

– Все, что пожелаете, – ответил Кросс.

Встав со стула, доктор начал вышагивать по комнате.

– Я скажу вам то, что сказал мадам. В подобных случаях чудеса абсолютно невозможны. При долгой выучке могут быть достигнуты грандиозные улучшения – в определенных случаях, но не во многих. Что же до мадемуазель, существуют некоторые пределы. Она должна задержаться в моем институте в Ницце как минимум на пять лет. Но там у нас имеются учителя, которые испробуют все возможные способы ей помочь. За это время мы узнаем, сможет ли она жить почти нормальной жизнью. Или должна быть госпитализирована навечно.

Афина заплакала. Поднесла к глазам маленький голубой платочек, и Кросс учуял запах духов.

– Мадам согласилась, – бесстрастно поглядел на нее доктор. – Она вступит в институт в качестве учителя… Вот. – Он сел прямо напротив Кросса. – Имеются очень добрые знаки. У девочки настоящее дарование живописца. Определенные чувства у нее бодрствуют, не угасли. Она заинтересовалась, когда я заговорил по-французски – на языке, который она не понимает, но улавливает. Это очень добрый знак. Еще один добрый знак: сегодня днем дитя выказало определенные признаки, что она скучает о вас, она испытывает некоторые чувства по отношению к другому человеку, и это качество можно развить. Это весьма необычно, но вполне объяснимо, тут нет ничего таинственного. Когда я углубился в этот предмет, она сказала, что вы красивый. Теперь – только не обижайтесь, пожалуйста, мистер Де Лена, – я задаю этот вопрос только из медицинских соображений, ради помощи ребенку, ни в чем вас не обвиняя. Не стимулировали ли вы девочку каким-либо образом в сексуальном отношении – вероятно, непреднамеренно?

Кросс был так ошарашен, что рассмеялся.

– Я и не знал, что она реагирует на меня. А сам я никогда не давал ей повода.

Щеки Афины залились румянцем гнева.

– Это нелепость! – заявила она. – Он ни разу не оставался с ней наедине.

– Не ласкали ли вы ее физически, хотя бы раз? – стоял на своем доктор. – Я не имею в виду пожатие руки, поглаживание волос или даже поцелуй в щеку. Девочка уже созрела, она отреагирует просто на инстинктивном уровне. Вы будете не первым мужчиной, поддавшимся искушению подобной невинности.

– Быть может, ей известно о моих отношениях с ее матерью, – предположил Кросс.

– Ей нет дела до ее матери, – возразил доктор. – Простите меня, мадам, это одна из истин, с которой вы должны смириться: ее не волнует ни красота, ни слава ее матери. Для нее они не существуют в самом буквальном смысле. Она простирает свои чувства именно к вам. Подумайте. Скажем, какая-то невинная ласка, что-нибудь нечаянное.

– Если бы я сделал такое, я бы вам сказал, – холодно посмотрел на него Кросс. – Если только это ей поможет.

– Вы чувствуете нежность к этой девочке? – осведомился доктор.

Кросс немного поразмыслил и признал:

– Да.

Откинувшись на спинку стула, доктор Жерар сцепил пальцы.

– Я вам верю. И это внушает мне великую надежду. Если она может реагировать на вас, то, возможно, мы сумеем помочь ей научиться реагировать на других. Быть может, когда-нибудь она научится сносить свою мать, а вам этого будет вполне достаточно, я прав, мадам?

– О, Кросс, – выдохнула Афина, – надеюсь, ты не сердишься.

– Да нет, в общем, все в порядке, – отозвался Кросс.

– Вы не оскорбились? – внимательно посмотрел на него доктор Жерар. – Большинство мужчин были бы крайне огорчены. Отец одного пациента просто ударил меня. Но вы не сердитесь. Объясните мне почему.

Кросс не мог объяснить этому человеку и даже Афине, как подействовал на него вид Бетани в ее обнимающей машине. Как напомнил он ему Тифани и прочих танцовщиц, с которыми он занимался любовью и которые оставляли его с чувством пустоты в душе. Его взаимоотношения со всеми Клерикуцио, даже с собственным отцом, вызывали в нем ощущение изоляции и отчаяния. И, наконец, как все жертвы, оставленные им позади, казались жертвами некоего призрачного мира, становившегося реальным только в его сновидениях.

– Быть может, потому, что я тоже аутист, – Кросс поглядел доктору прямо в глаза. – А может быть, потому, что на моей совести кое-какие преступления похуже, которые мне надо скрывать.

– А-а, – откинувшись на спинку стула, удовлетворенно проронил доктор. Помолчал и впервые улыбнулся. – Не хотите ли пройти у меня несколько тестов?

Оба рассмеялись.

– Ну, мадам, – произнес доктор Жерар, – как я понимаю, вы вылетаете в Америку завтра утром. Почему бы вам не оставить свою дочь у меня сейчас же? Мой медперсонал весьма квалифицирован, и могу заверить вас, что девочка не будет о вас скучать.

– Но я буду скучать о ней, – не согласилась Афина. – Можно мне оставить ее при себе на сегодняшнюю ночь и привести обратно завтра утром? У нас чартерный самолет, так что я могу улететь, когда пожелаю.

– Несомненно, – одобрил доктор. – Привозите ее утром. Я отправлю ее в Ниццу в сопровождении моих медсестер. У вас есть телефонный номер института, и вы можете звонить мне, когда только пожелаете.

Они встали, чтобы уйти. Афина порывисто поцеловала доктора в щеку. Доктор залился румянцем, он был вовсе не так уж бесчувствен к ее красоте и славе, несмотря на свою непривлекательную наружность.

Остаток дня Афина, Бетани и Кросс провели, прогуливаясь по улицам Парижа. Афина купила Бетани новую одежду – полный гардероб, купила новые принадлежности для живописи и огромный чемодан, чтобы уложить в него эти вещи. Затем все это отослали в отель.

Пообедали в ресторане на Елисейских полях. Бетани ела с жадностью, особенно пирожные. За весь день она не проронила ни слова и никак не реагировала на жесты Афины, выражающие любовь.

Кроссу ни разу не доводилось видеть столь пылких изъявлений любви. Разве что еще ребенком, когда его мать Налин гладила Клавдию по волосам.

За обедом Афина держала Бетани за руку, смахивала крошки с ее лица и все толковала, что вернется во Францию через месяц, чтобы следующие пять лет быть в школе рядом с нею.

Бетани не обращала на мать никакого внимания.

Афина с энтузиазмом рассказывала Бетани, как они будут вместе учить французский язык, вместе ходить по музеям, чтобы увидеть все великие полотна, как Бетани сможет посвящать живописи столько времени, сколько ей самой захочется. Описывала, как они смогут объехать всю Европу, побывать в Испании, Италии и Германии.

А затем Бетани заговорила впервые за весь день.

– Я хочу свою машину.

Как всегда, Кросс был потрясен ощущением праведности ребенка. Эта красивая девочка казалась копией портрета кисти великого художника, но копией, лишенной души мастера, будто Господь позабыл вложить в это тело душу.

Обратно к отелю они шагали уже в сумерках. Бетани шла между ними, и они раскачивали ее за руки, как на качелях. И раз уж Бетани позволила им такое, вроде бы даже восхитилась, они не оставляли это занятие до самого отеля.