Тайная связь его величества - Донцова Дарья

Начался спектакль про Белоснежку. Дошло до сцены, где появляется ведьма, и зрители в зале начали хихикать. Девушка оделась… как Елизавета Георгиевна. Нацепила серое платье, платок бордовый на шею повязала, парик где-то с прической, как у Гусевой, раздобыла. Стефании на представлении не было, но кто-то ей о выходке Иры доложил. Пришла мать Зинаиды полы мыть, Тефи к ней подскочила и зашипела:

– Правда, что Астапова себе позволила над Елизаветой Георгиевной глумиться?

Та ей в ответ:

– Да уж, неумная шутка получилась. Конечно, у Ирины мозгов мало, не стоит обращать на глупую девчонку внимания.

Но Тефи воскликнула:

– Мерзкая гадина! Давить таких надо…

Я, слушая Зинаиду, невольно покачал головой. А продавщица неслась дальше.

– Все в Авдеевке знали, что Стефка свекровь обожает. Ее даже за глаза называли собачкой Елизаветы – вечно хвостом за хирургом бегала, угодить ей старалась. Не то что Лариса, первая жена Константина Петровича, которая свекрови открыто хамила. Потом она сбежала, бросив дочку Светлану, а та позже так же со своими близнецами поступила, скинула их отцу – и тю-тю. Точно говорят, от осинки не родятся апельсинки. А Ирка…

– Мне интереснее семейная история Гусевых, – перебил я.

– Да? Ну ладно… – протянула Зина. – Только я дат особо не помню. Тем более что о давнем знаю по рассказам мамы. Елизавета Георгиевна дачу в Авдеевке сто лет назад купила. Константин был врач-гомеопат, женат на Ларисе, у них дочь Светлана имелась. А Стефка при его мамаше в портнихах состояла и вещи шила прекрасные, от заграничных никак не отличить. Причем быстро управлялась: в понедельник Елизавета ей журнал покажет, в пятницу Стефа на нее платье готовое меряет. Вот Ларисе швея ничего не шила, отговаривалась отсутствием времени. Но моя мама считала, что Елизавета запретила портнихе невестку обслуживать. Лара была свекрови не по вкусу – слишком самостоятельная, со своим мнением, спорила с ней. Даже могла при посторонних сказать: «Глупости, Елизавета Георгиевна, несете. Людей оперируете хорошо, а в остальном не разбираетесь».

– Опрометчиво беседовать со свекровью в подобном тоне, – заметил я.

Зинаида потянулась к бутербродам.

– Может, и так. А еще безбашенная Лара денег много тратила. Мама слышала, как Константин Петрович жену за транжирство ругал. И он ее ревновал.

– За дело? – поинтересовался я.

– Дыма без огня не бывает, – философски заметила продавщица – Болтали, что Лариса спит с директором местной школы. Его Валентином звали, отчества не помню. Его потом, как и Ирку, зарезали. В одно лето Астапову ножом истыкали, а через год в той же ведьминой сторожке Валентина нашли. Ну, никто из деревенских смерти директора не удивился, он вечно по бабам таскался, его пару раз обиженные мужья крепко колотили. И выпить не дурак был. Хорош педагог! Наш участковый, Николай Фомич, светлая ему память, мамке моей по секрету…

Зина на секунду притихла, потом махнула рукой:

– А, чего скрывать-то! Все знали, что мамуля с дядей Колей живет, да только оба свободны были, никто их поэтому не осуждал. Николай Фомич у нас в доме часто откровенные беседы вел, я их подслушивала, но никому не передавала, понимала: участковый может голову мне открутить. Так вот, дядя Коля однажды мамане сказал: «Знаю я, кто Валентина грохнул – Глеб, повар из санатория в Зайцеве. За дело потаскуну досталось, так ему и надо. А Глеб хороший человек. В общем, оформил я дело как несчастный случай, мол, директор напился, упал и на вилы напоролся. Конец истории».

– Ну и ну! – возмутился я. – Ай да служитель закона! Покрыл убийцу!

– Нет, Вань, Николай Фомич справедливость проявил, – кинулась защищать любовника матери Зинаида. – Он распрекрасно знал, кого надо наказывать, а кого нет. Другой пример. Федька Жорин спьяну избу свою поджег, и его жена в ней сгорела. Дядя Коля убийство оформил, и суд укатал Федора надолго. И правильно, потому что Жорин мерзавцем был, многим нагадил, за что и получил. А повар Глеб мужчина тихий, он свою честь защищал, Валентин же козел гулящий. Все по справедливости. Или случай, когда Ирку зарезали. Говорила уже, ее годом раньше директора в той же избушке убили. Известно, что Астапову на тот свет Арсений Филимонов отправил. Самый лучший парень в Зайцеве был, отличник, золотую медаль получил, в МГУ поступил без экзаменов. Родители у него работящие, богатые, вот Астапова ему на шею и вешалась, прохода не давала. Арсюша с ней недолго погулял, понял, что с дурой связался. Зачем умному парню-красавцу из приличной семьи глупая девчонка с матерью-выпивохой? Ирка взбеленилась, на всю деревню кричала: «Ты обязан на мне жениться! Если в загс не поведешь, поеду в твой институт, расскажу ректору, какой ты гад». Вот дрянь, да? Астапову вскоре после спектакля, где она над Елизаветой Георгиевной поиздевалась, зарезали. Дядя Коля дело замял, Филимонов учиться спокойно продолжил, сейчас в Америке живет.

– Опять несчастный случай? – предположил я. – Как с директором, который сам на вилы упал?

– Ага, – простодушно подтвердила Зина.

– Прямо дикий американский Запад тридцатых годов! – возмутился я. – Справедливый шериф-участковый сам вершит правосудие… И это недалеко от Москвы! Что же творится где-нибудь в глубинке? Если я тебя правильно понял, в сторожке сначала убили Ирину Астапову, через год директора школы, и оба преступления справедливый Николай Фомич оформил как ненасильственную смерть?

– Верно, – кивнула Зина. – А после того как с Валентином это случилось, ну, погиб он, через пару дней буквально у Гусевых мальчик пропал, Ростислав. Его потом у них на участке в заброшенном колодце нашли. Мертвым. Елизавета Георгиевна живо дачу продала, и больше никто из Гусевых сюда не являлся.

Я решил поглубже копнуть историю.

– А ты хорошо помнишь, как Стефания возмущалась поведением Ирины, которая посмела в образе ведьмы изобразить мать Константина Петровича?

– Так ты же про Ирку слушать не хотел, – прищурилась Зина.

– Давай рассказывай, – велел я.

Зина пожала плечами.

– Ладно, вернусь к той теме. Стефка – она к тому времени уж давно была замужем за Константином Петровичем, Игорь уже подростком был – ужасно злилась на Ирку, прямо на пену исходила. Моя мама молча ее слушала, и тут Елизавета вплывает в комнату, говорит: «Тефи, успокойся. Мне совершенно безразличны выходки деревенской девицы. Ее господь накажет». Сказала, как плюнула! Через неделю Ирину нашли в заброшенной сторожке, ножиком изрезанную. Ну точно, Елизавета колдунья! Почуяла, что Арсений девку накажет. Нехороший был глаз у главврача, я ей в лицо смотреть опасалась. Елизавету Георгиевну и домашние побаивались, даже шебутные Ростик с Владиком при ней тише становились. Но они совсем прабабку не любили. А вот Игорь ее обожал. Сейчас тебе интересный случай расскажу…

Елизавета Георгиевна собирала фарфоровые домики. У нас таких не купить было, ей из-за границы разные люди везли в подарок эти дворцы. Елизавета коллекцией очень дорожила, никому к ней прикасаться не разрешала. Я отлично помню, как мама меня однажды к шкафу со стеклянными дверками подвела и строго предупредила:

– Упаси тебя бог эту ерунду тронуть. Беда будет! Это главная хозяйская ценность.

Все в семье знали о том, что Елизавета над своим фарфоровым барахлом прям трясется. А Ростик как-то решил дома в теннис поиграть. Ракеткой взмахнул… Бумс! Мяч прямо в коллекцию угодил, та вдребезги разлетелась. Ростислав удрал. На шум Стефа примчалась, увидела осколки, кинулась за хулиганом. Мама моя тоже прибежала, стоит, не знает, чего делать. Можно ей осколки собирать или лучше к ним не прикасаться? Потом в гостиную заглянул Игорь, сел на корточки, начал аккуратно целые куски из крошева вынимать. И тут Елизавета появляется. У нее стало такое несчастное лицо, что мамуля ее впервые в жизни пожалела. Вроде даже слезы на глазах у ведьмы заблестели. Застыла она на пороге, ни звука не издает. Мамочка к занавеске попятилась, ей аж дурно стало, залепетала:

– Елизавета Георгиевна, я на звон примчалась, не трогала ваши игрушки… Здоровьем дочери клянусь, не виновата, ничего не била…

Гусева в ответ:

– Знаю. Убери здесь. Возьми губку, иначе пальцы изрежешь.

Игорь вскочил, к бабушке бросился. Обнял ее, прижался и как закричит:

– Лизонька, любимая! Я убью Ростика! Я ночью его удушу! Я все домики склею! Я тебе помогу!

А потом зарыдал.

Мама моя чуть в обморок не упала. Гарик до того дня людям в основном только «да» или «нет» говорил, сам ни с кем первым беседовать не начинал, с домработницей не здоровался. Скажет мамуля ему: «Добрый день, Игорек», – а он лишь кивнет, да и то если у него настроение хорошее, иначе мимо с каменным лицом пройдет. Меня, дочку поломойки, он вообще не замечал, вел себя так, словно я стул или табуретка. Лицо у него всегда без выражения было, мне казалось, что он черепаха – ничего его не волнует. Ни разу не видела, чтобы Гарик улыбнулся или расстроился. А тут вдруг страстная речь, слезы, да еще в присутствии моей мамы.