Маскарад любовных утех - Донцова Дарья

Прибежала как-то Ирина вечером, притащила кекс.

– Вот, Таточка, попробуйте. И Кутеньку с Андреем угостите. Марфуша его по новому рецепту испекла.

И так мне захотелось ее ущипнуть! Взяла я тарелку и бормочу:

– Спасибо. Только не знаю, дойдет ли очередь до вашего десерта, нас Ксюша Фролова пирогами завалила. Печет она роскошно!

Горская в лице переменилась, допрос мне учинила.

– Фролова? Часто она к вам приходит? Зачем?

Я дуру из себя изобразила.

– Не лезу в хозяйские дела, бытом занимаюсь. Да и Ксения с Андреем в маленьком домике время проводят. Он обмолвился, вроде они общий бизнес затевают, хотят кафе в Москве обустроить. Спросите сами у Андрея Николаевича.

У Ирины лицо окаменело, губы затряслись, пот на лбу выступил. Вот уж я порадовалась: сумела достать Горскую до печенок, так ей и надо. Знает старая прохвостка, чем ее дружок сердечный с Ксюшей в гостевом коттедже занимается, вот и пусть у нее кошки на душе скребут…

Тамара Федоровна включила чайник.

– Может, и перерос бы роман Фроловой и Андрея в нечто серьезное, но получилось, что Ксюша сама себе подгадила. Дюша искал для Кути гувернантку, у нас много разных претенденток перебывало, но они либо ему, либо мне не нравились. И вдруг Ксения привела Клаву, та у какой-то ее подруги раньше служила.

Тамара Федоровна примолкла, потом всплеснула руками.

– Господи! Забыла лекарство купить! Вот же идиотка! У меня кончились таблетки, пошла утром в аптеку, по дороге притормозила у книжного, начала рыться на полках, расстроилась, что Смоляковой нет, и домой поспешила. То-то у меня голова кружится – я ведь пилюлю не принимала сегодня.

Оля вскочила.

– Таточка, сейчас сбегаю на станцию, там круглосуточный ларек.

– Спасибо, милая, – поблагодарила Николаева.

– Если вам плохо, давайте продолжим беседу завтра, – предложила я, когда Ольга ушла.

Тамара Федоровна протянула руку к сумке, стоящей на соседнем стуле, и вытащила из нее коробочку.

– Вот мое лекарство. Просто не хотела откровенно говорить про Фролову при Оле, она до сих пор сильно нервничает, когда эту историю вспоминает. Люди злы, склонны делать неправильные выводы, верить сплетням, и вскоре после кончины Юли в поселке стали шептаться, что она погибла из-за дочери. Дескать, Кутя так отвратительно себя вела, что у матери от переживаний начались проблемы со здоровьем, отсюда и головокружение, вследствие чего она выпала из окна. Затем заговорили о суициде, а в конце концов принялись болтать об убийстве. Догадываюсь, кто первый пустил слух насчет того, что Кутя столкнула мать, которая стала перевоспитывать ее. Скорее всего это дело рук, вернее, языка Рыбы. Хотя могу и ошибаться. Многие дети поселка ходят в одну школу, они точно рассказали дома, что Юлия сидит на уроках и держит дочь на коротком поводке. То, что мать стережет девочку, как Цербер, секретом не было.

Тамара Федоровна выщелкнула из блистера таблетку.

– Я пыталась оградить Олю от сплетен, но это же невозможно. Подростки агрессивны, девочку начали изводить одноклассники, да и некоторые учителя внесли свою лепту. А дочка Надежды Кисловой, лучшей подружки Рыбы, однажды с гадкой ухмылочкой сказала сидевшей рядом Куте: «Слушай, моя мама говорит, что Андрей Николаевич непременно опять женится. Ты мачеху тоже из окна вышвырнешь?» У Оли сдали нервы, она вцепилась Галине в волосы и заорала: «Нет, я ее отравлю! Ядом, как крысу! Но сначала тебя убью!» Ее еле оторвали от Кисловой…

Директриса не стала разбираться в причине драки, Галине сошло с рук подначивание одноклассницы. А вот Куте досталось по полной программе.

Через неделю после ссоры девочек Андрею Николаевичу позвонил начальник отделения милиции в Мишкине. Он был в хороших отношениях с Кутузовым, оформил самоубийство Юлии как несчастный случай. Константин Васильевич попросил Андрея приехать поздно вечером к нему домой, а там рассказал, что его руководство получило штук двадцать анонимок, в которых Кутю называют убийцей матери.

– Во всех посланиях сообщается, что Ольга Кутузова вытолкнула мать из окна, а милиция как следует в произошедшем не разобралась, признала гибель Юлии случайной. Еще в них рассказывается, как твоя дочь прилюдно в школе грозила отравить всех, кто косо на нее посмотрит, угрожала расправой учителям. К сожалению, мне придется разбираться с этим. И прости, Андрей, если девочка замешана, я ничем помочь не смогу, за мной сейчас руководство в десять глаз смотрит.

– Оля ни при чем! – взвился Кутузов. – Она подралась с девчонкой, которая говорила ей гадости. В анонимках ложь! Побеседуй с Надеждой Кисловой и Мариной Бородулиной, уверен, именно они кляузы без подписи строчат. Рыба мне на шею вешалась, а я ее бортанул, теперь баба мстит.

– Разберусь, – пообещал Константин. – Но рот людям не заткнешь. Вели своей девчонке сидеть тихо, ни с кем в школе не скандалить, керосин в огонь не лить.

Андрей Николаевич поговорил с Кутей, она пообещала держать себя в руках.

А спустя недолгое время на празднике, посвященном дню рождения «Крота», погибли Варфоломеевы, Никитины и Прокофьева. На следующий день Константин Васильевич опять вызвал вечером Кутузова на встречу и сказал ему:

– Андрей, дело плохо. Опрошенные моими ребятами жители «Крота» в один голос твердят: «Эклеры отравила Кутя. Девчонка в школе кричала, что яд всем даст».

– Ложь! – вскипел Кутузов. – Они вспоминают давнюю ссору школьниц, во время которой Оля в запальчивости брякнула чушь. Не обращай внимания на сплетников.

– Не могу игнорировать их показания, – заявил приятель. – Погибло несколько человек, дело на контроле у высшего руководства. И если Ольга виновата, я ее отмазывать не стану.

Андрей Николаевич помчался домой. Но по дороге позвонил Ксении и предупредил:

– Мне очень надо с тобой поговорить. Прости, что разбудил, но дело важное, касается Кути.

– Жду тебя, – ответила Фролова.

Тогда Клава уже работала в доме Кутузова гувернанткой, но Андрей с ней пока никаких отношений не завел, встречался с Ксенией…

Тамара Федоровна запнулась. Затем объяснила:

– Извините, мысли расползаются, трудно спокойно о тех днях вспоминать, не получается последовательно события излагать. Надо бы вам про то, как у Клавы с Андрюшей отношения начались, рассказать… Ладно, об этом позже. Сначала про Фролову договорю.

…Андрей Николаевич рассказал любовнице все, что услышал от Константина Васильевича. Он был сильно взволнован. Фролова впервые видела его в состоянии почти истерики. Кутузов растерянно повторял:

– Не знаю, что делать!

– Оля знает, что мы с тобой друг друга любим? – спросила Ксения.

– Я не обсуждаю с девочкой-подростком личную жизнь, – огрызнулся любовник.

– Кутя могла догадаться, – гнула свою линию Фролова, – и решила навредить мне. Давай рассуждать логично. Если люди умерли, поев пирожных, кого можно заподозрить в первую очередь? Того, кто приготовил эклеры, или того, кто их принес.

– Не смей делать из девочки серийную убийцу! – заорал Кутузов. – С ума сошла? Мне и так плохо. Все отдать готов, чтобы Олю преступницей не считали! Она не виновата!

– Нет, нет, Кутя не виновата, – повторила за ним Фролова, наливая любовнику фужер коньяка. – Вот, возьми, успокойся.

Андрей Николаевич залпом выпил спиртное и снова наполнил бокал. В конце концов опустошил в одиночку целую бутылку и заснул.

Когда он проснулся, часы показывали обеденное время. Фроловой не было дома. Кутузов отругал себя за глупость – ему не следовало ночевать у Ксении, осторожно покинул ее особняк и никем не замеченный вернулся к себе. До сих пор Андрей никогда не терял самообладания и был крайне удивлен своим нервным срывом. Дома его встретила Тамара Федоровна и начала задавать вопросы, упрекать.

– Что сказал Константин Васильевич? Почему ты вечером не позвонил мне, не предупредил, что не приедешь? Я очень волновалась.

У Кутузова болела с похмелья голова, в желудке кошки играли в футбол, нервы не выдержали, и он заорал:

– Отстань! Отвалите все! Надоели!

Потом он грохнул дверью кабинета, рухнул на диван и заснул. Разбудил его тихий голос Тамары Федоровны.

– Дюшенька, съешь куриный бульончик.

Андрей Николаевич сел, увидел заплаканную кормилицу с тарелкой в руках. А она продолжала:

– Не волнуйся, все уладится. Скушай горячего, я тебя люблю, мой мальчик.

Кутузов неожиданно ощутил себя первоклашкой, который, принеся из школы двойку, бежит на кухню, чтобы поплакать на плече у доброй, все понимающей няни, и непроизвольно всхлипнул. Затем схватил суп и, быстро орудуя ложкой, вывалил своей Матате правду: про визит к милицейскому начальнику и его последние слова; про свои отношения с Фроловой и ночной разговор с ней; про страх за Кутю; про то, что изо всех сил прогоняет от себя мысль о виновности девочки в убийстве матери и гостей на празднике.